• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

Сара Розенфельд уезжала на ПМЖ на родину предков. В кармане пальто уже лежали билеты на самолет, вещи собраны и упакованы, но у Сары оставалась нерешенной одна проблема.

Ее отец, ее старый бедный отец не пожелал уезжать в Израиль. Вай, сколько ни уговаривала его Сара, отец твердил свое: там он никому не нужен, а здесь его дом и могила любимой Сонечки.

С тяжелым сердцем Сара обняла отца в аэропорту, спросила напоследок, — не передумал ли, и, смахнув слезу, ступила за барьер. Она ему будет звонить, да и тут за ним присмотрит кто-то из Общины.

Старый Иосиф Розенфельд вернулся в свою опустевшую трехкомнатную квартиру, ставшую сразу после отъезда дочери огромной и гулкой, сел, обхватив голову руками: эход — один. Он остался совершенно один в этой стране. Вся родня давно уже уехала. Вот и Сарочка тоже подалась к ним. Может и лучше бы было старику уехать, спокойнее, но не сможет он в свои шестьдесят восемь лет прижиться в чужой стране, да и Сара быстрее обустроится, не имея с собой такой обузы, как старый Иосиф. Все правильно. Так лучше. Да и не один он остается. Будет по вечерам сидеть в скверике, что напротив дома, с Моисеем Ароновичем из соседнего парадного. У него тоже сын с невесткой уехали в Израиль прошлой весной.

Так размышлял старый Иосиф, постепенно успокаиваясь.

В свои года Иосиф был еще крепкий старик, достойно переживший все потрясения последнего времени. Вот только смерть Сонечки, его горячо любимой супруги, подкосила колени, согнула спину и совсем выбелила голову.

А дочка, что дочка! Отрезанный ломоть. Найдет себе мужчину на родине предков, хоть и не совсем молода, — нарожает детишек, заживет счастливо. Может быть, привезет Иосифу показать внучат. Роцейн оэльейн — если будет на то Высшая Воля. А там — можно и к Сонечке...

Пару дней после отъезда Сары лил дождь, и старик совсем не выходил из квартиры. Еда в холодильнике еще была, — Сарочка постаралась, да и сколько ему, старику, надобно!

Лежал. Перебирал старые пожелтевшие от времени снимки. Вот он совсем молодой, с пышной шевелюрой, в костюме, с галстуком. Сколько же лет ему тогда было? Тридцать? Меньше? А вот Сонечка: красавица была. А как пела! Прохожие останавливались под ее окнами, заслушивались. Вот и он однажды так остановился. И влюбился навсегда. На всю жизнь...

Вот свадебная фотография. Скромное платье у невесты, не то, что сейчас, у него в нагрудном кармане — цветок. А вот родилась дочурка — такая кроха у него на руках. Глазенки как пуговки. Сонечка еще хотела детей, но врачи категорически запретили...

Иосиф вздохнул и отложил альбом.

За окном дождь прекратился, тучи разошлись, и выглянуло солнце. Скверик напротив защебетал детскими и птичьими голосами.

"Надо пройтись, подышать свежим воздухом, — подумал старик, совсем дома засиделся"

Он обул ботинки, накинул легкую куртку и, прихватив на всякий случай зонт, спустился вниз.

Любимая скамейка Иосифа пустовала, хотя вокруг было довольно оживленно. Детишки, обрадовавшись солнцу и возможности побегать, наперегонки гоняли по невысохшим еще лужам, повергая в ужас своих и чужих мам и бабушек.

Иосиф посмотрел вокруг: что-то не видать Моисея Ароновича. Может, опять подагра разыгралась? Ну что же, он сегодня посидит один.

— Добрый день, можно присесть возле вас? — приятный женский голос вырвал Иосифа из глубины воспоминаний и вернул в действительность.

— Добрый. Присаживайтесь, места хватает, — Иосиф для убедительности еще немного отодвинулся к краю скамейки.

— А я вот к подруге приехала, — продолжала статная, миловидная женщина, — а ее дома не оказалось. Посижу, подожду, может скоро вернется.

Иосиф на глаз прикинул возраст невольной собеседницы: что-то после сорока пяти, но точно не угадать. Интересно, к кому она приехала? Раньше ее не примечал. Может к Полине из пятьдесят шестой? Та поселилась у них в доме недавно.

Простите, вы не к Полине? — спросил Иосиф.

— Нет, моя подруга переехала сюда несколько дней назад, я никак не вспомню, в каком же подъезде ее квартира. А вы из этого дома?

— Да, я живу в первом парадном.

Незнакомка еще немного посидела, цепко вглядываясь в каждую пожилую женщину, вздохнула, и начала собираться домой.

Несколько дней Иосиф не выходил гулять в скверик: разболелись ноги, пришлось вызывать участкового врача. Врач назначил лечение и просил не покидать квартиру в сырую погоду.

В один из солнечных дней Иосиф выглянул в окно и увидел на скамейке ту же миловидную женщину, с которой он разговаривал в скверике. Она сидела на том же месте. Иосиф накинул пиджак и спустился во двор.

— Добрый день! Вы меня узнаете?

— Да, мы с вами разговаривали на этой же скамейке несколько дней назад. Здравствуйте.

— Нашли свою подругу? — поинтересовался Иосиф.

— Нет, не вижу ее во дворе. Может, уехала к детям, — ответила женщина, — вот так судьба иногда забрасывает детей далеко от родителей, а те переживают, места себе не находят...

— И не говорите, — вздохнул Иосиф, — и моя уехала, и уж не знаю, увижу ли я ее вообще…

— Так далеко от дома? — удивилась женщина.

— Да, в другую страну…

— Да уж, — тоже вздохнула незнакомка.

Дальше сидели молча.

— Ой, что ж это я — не представилась, — спохватилась женщина. — Меня зовут Галина Семеновна, а вас?

— Очень приятно с вами познакомиться — улыбнулся Иосиф, — а я — Иосиф Михайлович.

— Скажите, а куда уехала ваша дочь, — поинтересовалась новоявленная знакомая, — это не секрет?

— Ну что, вы, какой же это секрет, помилуйте, голубушка! В Израиль уехала, на родину предков.

— А вы с женой, стало быть, дома остались?

— Да нет у меня жены, умерла, сердешная моя Сонечка, оставила меня одного на белом свете…

— Отчего же вы с дочкой-то не уехали?

— Куда ж я от Сонечки денусь? Да и что мне там, на чужбине в моем-то возрасте делать? Обузой быть дочке не хочу, да и не буду. Тут век прожил, тут и схоронят.

Новая знакомая, казалось, была живо заинтересована судьбой одинокого старика. Предложила помогать, чем может: за покупками сходить, в аптеку, лекарств купить.

— Да зачем, дорогая Галина Семеновна! Если я не буду шевелиться, совсем заплесневею, как старый пень!

***

Через пару дней новая знакомая напросилась к Иосифу в гости. Иосиф не возражал — надоело одному, поговорить и то не с кем — не будешь же сам с собой разговаривать. Так и с ума сойти недолго.

Галине Семеновне понравилась просторная трехкомнатная квартира Иосифа.

— Запущено у вас тут совсем, — сокрушалась гостья, — давайте, хоть приберусь немного.

Убрав слегка на кухне, она вдруг спросила:

— Иосиф Михайлович, а вы квартирку свою успели приватизировать?

— А зачем, — удивился старик.

— Ну, как зачем — приватизируете, она вашей будет, а потом дочке в наследство перейдет. А так — государство заберет, и поминай, как звали!

— Что же делать, голубушка, Галина Семеновна? Я же старый совсем, по кабинетам мне ходить сложно. Да и нога болит, доктор запрещает большие нагрузки. Только и могу, что проковылять в поликлинику, гастроном да на соседнюю лавочку в сквере. А там справок куча, да собрать их всех надо, да в очередях постоять. А наши коммунальные организации к бедным людям, хуже, чем к врагам относятся. Это вы, молодые, постоите пару часов под стенкой в коридоре — и ничего вам не случиться. А мы, старики по нескольку дней после таких "прогулок" отлеживаемся.

— Давайте я вам помогу квартиру оформить, — предложила женщина, — вы на меня напишите доверенность, а я сама со всем справлюсь.

— Милая вы моя! Вы меня, старика, так выручите! Даже и не знаю, как вас благодарить!

— Ну что вы, что вы, Иосиф Михайлович! Не стоит, потом как-нибудь разберемся, — улыбнулась Галина Семеновна.

На следующий день Галина приехала к Иосифу Семеновичу на такси, усадила его в машину и повезла к нотариусу. Там старик подписал нужную бумажку. На радостях, чуть не расцеловав добрую женщину, вручил ей доверенность.

Женщина вновь усадила его в машину и помахала на прощанье завернутым в пакет документом.

…Таксист почему-то решил ехать обратно совсем не по той дороге, по которой они прибыли к нотариальной конторе.

— Там знак висит — буркнул он на вопрос Иосифа.

— Ну, знак, так знак, — Иосиф, никогда не водивший машину, согласился.

Машина вдруг свернула совершенно в противоположную сторону и выехала за город.

— Стой, куда ты меня везешь?— возмутился Иосиф, — останови немедленно!

— Сиди, дед, не рыпайся! — процедил сквозь зубы "таксист", щас заедем к моей родне и вернемся обратно.

Иосиф удрученно замолчал. Вид озверевшего лица таксиста не располагал к протестам и уговорам. Такому и прибить недолго.

…Часа через полтора машина въехала в небольшое село и остановилась у крайнего дома, ветхого и обшарпанного. Скрипнула калитка, и на дорогу вышел крепкий мужик. Он подошел к машине, поздоровался с "таксистом" за руку. "Таксист" коротко кивнул в сторону своего пассажира. От этого жеста Иосиф внутренне весь съежился. В тот же момент мужик обогнул такси, открыл дверцу машины:

— Выходи, дед!

— Отвезите меня домой! — потребовал Иосиф дрожащим голосом, — мне пора принимать лекарства!

— У нас примешь, все что положено — был ответ.

Мужик вытащил за плечо сопротивлявшегося и упиравшегося Иосифа и поволок в сараюшку, стоявшую во дворе, втолкнул его туда и закрыл дверь на щеколду.

Иосиф потерял равновесие и рухнул в кучу гнилой соломы, отвратительно попахивавшей кроме гнили еще и мышами. В сараюшке было сумрачно и сыро, свет пробивался только через грязное стекло в зарешеченном окошке.

Старик сел, обхватил голову руками. Вай, в какую он некрасивую попал историю! Что же делать? Разумных мыслей в голову не приходило никаких, Иосиф вдруг подумал, что если позвонит Сарочка из Израиля, то некому будет ответить ей по телефону, и он тихо беспомощно заплакал.

Наступил вечер, в сараюшке совсем стемнело, но Иосифа никто не беспокоил, казалось, что все о нем забыли.

— Ну, и ладно, — подумал Иосиф, не зная чего еще можно ожидать от тех непонятных людей, — хорошо хоть не били.

Утром не спавший всю ночь и озябший Иосиф услышал, как кто-то открывает щеколду на двери сараюшки. В образовавшуюся щель проснулась нечесаная спросонок голова давешнего мужика.

— Ну, ш-ш-шо, дед? Живой? — ухмыльнулась голова. — Выходи, погуляешь!

Иосиф с трудом поднялся: ноги за ночь настыли и теперь болели невыносимо. Прихрамывая, он вышел на улицу. Утреннее яркое солнце ударило в глаза, и он зажмурился. Кто-то сзади подтолкнул его:

— Иди, иди, не останавливайся. Прямо, к порогу.

Иосиф проковылял было по направлению к ветхой лачуге. Взглянул в сторону забора. Калитка на улицу была приоткрыта, и старик вдруг подумал — вот она — свобода, только дотянись до нее! А там кто-то услышит, кто-то спасет…

И он, улучив момент, когда нечесаный мужик для чего-то заглянул в сараюшку, пересиливая боль в распухших ногах, рванул к калитке.

— Стой, старый прохиндей! — завопил мужик и кинулся наперерез. Он поймал старика за воротник, дернул на себя так, что Иосиф задохнулся, потерял равновесие и рухнул навзничь. Из дома на крики выскочил еще один незнакомый, но такой же заспанный и нечесаный мужик.

Они вдвоем набросились на лежавшего на земле старика, и стали молотить ногами по беспомощному телу. Затем один из них подошел к собачьей конуре, отвязал здоровенного псину, второй под мышки приволок обмякшего Иосифа, и вместе застегнули на нем собачий ошейник.

…Вторые сутки Иосиф, будто старый пес, валялся в пыли под дождем и солнцем, хлебал воду из собачьей миски. Замызганная хозяйка лачуги иногда из жалости кидала ему кусок хлеба, но Иосиф не мог заставить себя притронуться к нему. Единственный, кто проявлял каплю жалости к старику, был хозяйский пес, который лежал рядом с ним у конуры, тихонько повизгивал и временами лизал руку беспомощного Иосифа. Мужики, жившие в доме, проходя мимо, сквернословили и пытались побольней ткнуть старика ногой.

…К исходу третьего дня во дворе собралась большая компания. Пили водку, ругались. Когда лохматый хозяин дома вытащил из лачуги ружье, все оживилась.

— Ну, ш-ш-шо, мужики — нетвердым голосом произнес хозяин. — Пошли на охоту! Дичь постреляем. У меня славный Бобик на цепи сидит!

И под гогот и свист пьяного мужичья выволок на середину двора за ошейник старого Иосифа.

— Слышь, Толстый, — захлебываясь в пьяной истерике, прокричал один из гостей, — А знатный у тебя Полкан! Одолжи на пару деньков — на зайца сходить!

И пьяная компания разразилась хохотом.

— А вот мы сейчас и посмотрим его прыть, — ответил хозяин. Он отстегнул от конуры второй конец цепи и дернул старика:

— Вставай, старый хрыч! Пора прогуляться.

Иосиф застонал, попробовал подняться на ноги, но за три дня так ослабел, что не смог устоять. Тогда хозяин пнул его ногой и поднял за шиворот:

— Иди, кому говорю, а то пристрелю, как собаку!

Старик собрал последние силы и поднялся. Хозяин, тычками в спину, направил его в дальний конец двора, к неприметной калитке, ведущей на огороды.

Гости тем временем сбрасывали в большую клетчатую сумку бутылки с водкой, консервы, прочую закусь.

Компания огородами направилась к темневшему невдалеке лесу.

Расположились на поляне. Разостлали на земле газеты, выложили закуску. Иосифа хозяин привязал цепью к молодой сосенке.

Пили долго, нудно орали песни. Иосиф с ужасом смотрел испитые безобразные физиономии и молился всем богам, которых знал: еврейским, русским, языческим. Он уже не обращал внимания на те скабрезности, которые отпускались в его адрес по поводу возраста и национальности, исступленно просил богов послать ему защиту и помощь.

— А что это Толстый, твой Бобик заскучал? — периодически вопрошал хозяина чей-то пьяный голос.

— Цыц, Шмара, не время еще, — шикнул на него мужик.

Наконец, все перепились до такого состояния, что уже не могли твердо стоять на ногах. Кто-то валялся в кустах, пьяный вздызг, кто-то блевал, отвернувшись в сторону, кто-то слюняво целовал такого же мерзкого собутыльника. Шмара заключал пари на бутылку первача.

Хозяин взял ружье, и, пошатываясь, подошел к Иосифу:

— Ну, старый, теперь не подведи меня: беги, а я буду в тебя стрелять. Попаду — уж не обижайся, а коли сумеешь убежать живым — твое счастье. Так что молись своему жидовскому богу, чтоб спасал, пока не поздно, — и с этими словами снял со старика ошейник.

— Считаю до десяти!

Иосиф рванул было бежать — да опухшие ноги еле двигались по скользкой лесной подстилке. Старик упал.

Толстый выстрелил в воздух:

— Ну, задорней, старикан, задорней, шевелись!!!

Старик вскочил и побежал к окраине поляны.

Выстрел.

Пуля просвистела где-то рядом и впилась в ствол сосны. Иосиф втянул голову в плечи, затем подпрыгнул и юркнул за сосну.

Мужичье заржало:

— Гы-гы-гы, го-го-го! — неслось по лесу.

Третий выстрел грянул где-то совсем близко, и старик понял, что Толстый будет стрелять, пока не убьет.

Он рванул так, как только мог, на своих больных ногах. Казалось, никогда в жизни Иосиф не бегал быстрее, петлял, как заяц, чтоб сбить Толстого с прицела. Скорее, скорее — стучало в висках. Он не замечал ничего: ни кореньев под ногами, ни веток, больно хлеставших по лицу и рукам. Надо добраться до молодого соснячка, там он затеряется в густых насаждениях, да и стемнеет скоро. Потом можно будет отдышаться и искать помощь.

Где-то за спиной трещали ветки и гундели пьяные голоса: Толстый поднял на ноги всех, кто еще мог стоять — разыскивать беглеца, время от времени перезаряжал ружье и стрелял наобум.

Старик добежал до оврага, за которым находилась посадка, споткнулся, и полетел вниз головой.

…Очнулся от пронизывающего все тело холода. Было тихо. Над головой сияли звезды. Иосиф шевельнулся. Тут же в лицо ткнулась игольчатая ветка. Он отвел ее ладонью и осмотрелся: со всех сторон его окружали колючие сосновые ветки — видимо, падая, Иосиф свалился в большую кучу свеженарубленного лапника.

— Наверное, погоня закончилась до рассвета, — размышлял Иосиф. — А что будет, когда наступит утро? Надо скорей выбираться отсюда к людям. Но куда идти, в какой стороне искать жилье?

Старик кряхтя, выполз из кучи лапника. Ноги, как две пудовые гири волоклись следом.

— Если я не уйду отсюда до того как встанет солнце, — подгонял себя старик, — они вернутся и убьют меня…

***

…Неделю полз Иосиф по лесам к людям. Спал на ветках, питался попадавшимися по дороге ягодами и грибами. Пил воду из лесных болот. Истощал и зарос. Одежда истрепалась, на коленях зияли дыры. Ступней ног Иосиф уже давно не чувствовал — передвигался ползком. Лесные звери не пугали его — больше страшился зверей двуногих.

Наконец, выполз Иосиф на окраину какой-то деревеньки.

Аккуратные белые домики показались вначале больному старику миражом, но из крайней хаты вышла молодуха и звонко начала созывать цыплят на кормежку. Старик хотел было крикнуть молодке, да сам испугался своего голоса: только шипение вырвалось из горла. Он подполз ближе к забору, наткнулся на какую-то сухую ветку и принялся колотить ею по окрашенным доскам ограждения.

Молодуха вскинула голову и увидела в пыли тощего оборванного старика, из последних сил старающегося обратить на себя внимание. Она вбежала в дом и вернулась уже с мужчиной. Вдвоем они подняли старика и внесли во двор.

— Хш-ш-ш-ш— вырывалось из груди старика.

— Дедушка, ты откуда такой взялся? — спрашивала молодуха, но Иосиф не мог говорить, и только обессилено махал рукой в сторону леса.

Мужчина велел принести попить.

Напоили деда молоком, отряхнули пыльную одежду. Молодуха затопила баньку, принесла старые мужнины вещи…

***

…Наутро старик проснулся по привычке, выработанной в лесу, с первыми лучами солнца. Увидев непривычную обстановку, поначалу испугался, рванулся было, бежать, потом вспомнил и успокоился.

Где-то скрипнула половица — проснулась молодуха, принялась хлопотать по хозяйству. Из кухни потянуло чем-то забыто-вкусным. Иосиф отвернулся к стене и по-стариковски заплакал.

В комнату вошла молодуха, поставила на табурет рядом с кроватью чашку горячего бульона:

— Доброе утречко! Как спалось? Я вот поесть принесла — и так ласково улыбнулась, будто Сарочка когда-то давно, в той счастливой жизни.

Старик по-прежнему еще не мог разговаривать, но жестами попросил дать ему карандаш и бумагу.

"Сообщите в милицию" — написал он нетвердой рукой.

— Не бойтесь, не бойтесь — щебетала молодуха, — муж уже сходил и до фельдшера и до участкового. Вы кушайте, набирайтесь сил.

Фельдшер осмотрел старика, сокрушенно покачал головой и что-то записал в своем блокноте.

Участковый тоже оглядел старика со всех сторон, но расспросить подробно не смог. Он задавал вопросы, а Иосиф каракулями выводил на листке ответы.

Потом старика на машине скорой помощи отвезли в ближайшую больницу, а через три дня прилетела Сара и забрала Иосифа в город.

***

В городской квартире Иосифа оказались совершенно незнакомые люди. Они не знали ни Иосифа, ни Сару. На все вопросы отвечали — что купили на днях эту квартиру у очень приятной женщины Галины Семеновны и сейчас собираются делать ремонт.

Саре пришлось снять номер в гостинице, а Иосифа поместили в клинику для обследования и лечения.

Шесть долгих месяцев провел Иосиф на больничной койке. К нему вернулся голос и восстановились силы, но ноги оказались навсегда неподвижными. Сара моталась между отцом и Израилем, пока не оформила все необходимые документы для выезда Иосифа за границу.

***

…Старый Иосиф Розенфельд уезжал на ПМЖ на родину предков. В аэропорту инвалидную коляску Саре помогал катить Моисей Аронович.

— Может и ты с нами? — с надеждой спросил Иосиф старого друга.

— Да я уж тут как-нибудь: там я никому не нужен, а здесь мой дом, всю жизнь тут, считай, прожил…

Старики обнялись на прощанье, и Сара покатила коляску за барьер…

За стойкой регистрации Иосиф оглянулся, ища в толпе провожающих глаза друга, не нашел и тяжело вздохнул:

— Сарочка, обязательно позвони детям дяди Мойши, пусть приедут и увезут старика.

— Обязательно, отец, — наклонилась и поцеловала старика в седую голову.

2009