• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• ФОРУМ
• Реализация
• Реклама
• Предприятие

...Взгляни вокруг — просторы луговые —

мчится сквозь века.

Колесный перестук убаюкивает нас уже второй час. Частые остановки на всевозможных малых станциях и полустанках превращают продвижение электропоезда в затянувшуюся историю. Здесь каждый отдельный пассажир — пленник железной дороги. Андрюха уже по второму кругу рассказывает о том, что обязательно меня должно удивить в покинутой и совсем развалившейся деревне. Третью весну мы меняем привычный ритм большого города на покинутые людьми места. Всю позднюю осень, зиму и раннюю весну мы ищем информацию о таких местах, а с наступлением теплых дней отправляемся в путь. Зачем? Андрюхе очень хочется понять, почему эти места покидают люди. А мне — уловить отголоски той забытой жизни. Мне кажется, что покинутая земля засыпает. И этот сон очень чуткий.

— Даш, ты совсем меня не слушаешь, — обращается ко мне мой друг и попутчик. Он несколько раз щелкает в воздухе пальцами, пытаясь привлечь мой рассеянный взгляд. — От полустанка еще около часу пешего пути, а тебя уже разморило. Эх, ты.

— Я задумалась, но не сплю, — улыбаюсь я Андрюше. Продолжаю перебирать и рассматривать сделанные им фотографии.

— Совершенно не помню этих мест, — говорю я, указывая на серию из пяти фото. — И как-то странно…

— И что здесь не так? — удивляется Андрей, изучая фото в моих руках.

— Здесь заболоченное место возле осевшего кургана, но я чувствую сухое дыхание солнечного лета, — рука скользит по изображению. Опять вглядываюсь в картинку и утопаю в глубине образов, выступающих из далекого прошлого. — Вон там далеко за деревьями быстрая чистая река. Озорной ветер, легкими порывами, гуляет на просторе. Он разносит по округе горько-кислый запах разнотравья. А луговая трава здесь такая высокая…

Первый солнечный луч пробежал по макушкам деревьев, растущих у извилистой реки. Он заглянул в окна еще дремлющих домов и направился к храму. Здесь, у подножья, на раскрашенном шесте укреплено коло из маленьких бубенчиков с длинными разноцветными ленточками. Рассветная свежесть волнует легкую ткань, разнося по округе веселые перезвоны. У реки еще сохранился запах купального костра. Легкий туман увлекает его в луговые просторы и запутывается в высокой траве. Уставший седой бродяга, преображенный солнечный теплом, покрывает землю прозрачной росой. Небесный свет отражается от золотой храмовой звезды, объявляя о начале нового дня.

— Здравствуй, Солнце! Радуйся, Земля! — оглашает жрец храма Сварога.

Жрец Веденей прикрыл глаза от яркого солнечного света, приставив ладонь ко лбу, и взглянул на дорогу. К величественному храму, раскрашенному в цвета неба, полуденного и закатного солнца, сочной зелени и плодородной земли, шел высокий, крепкого сложения мужчина. Несмотря на давно установившиеся теплые дни, он облачен в звериную шкуру мехом наружу, надетой поверх длинной белой рубахи. Его руки и лицо пощадило время. Но взгляни на его совершенно седые длинные волосы, спадающие легкими локонами на плечи, на глубокий усталый взгляд. Легко поймешь, как долго этот почтенный вежливец коротает отпущенный ему век. Этого знахаря и колдуна зовут Навр. Его небольшой, но крепкий дом был построен в низине за широким лугом, вдали от прибрежного поселенья. Селяне обращались к знахарю с самыми тяжелыми недугами и для исполнения погребальных обрядов. Люди говаривали, что он не один раз бывал в нави. Старик знал многие мировые заветы, различал и понимал древние тексты, и был их хранителем.

Жена хмурого знахаря и колдуна умерла тотчас после тяжелых родов, при последнем вздохе нарекая сына именем Олимир. Короткая тень судьбы легла у ног новорожденного. Навр держал на руках младенца и в мерцании свечи видел любовь, мягким пухом окутывающую душу сына. Пелена застилала явь, и пред взором знахаря появился широкий луг и девушки в венках из душистых трав. Чарующие звуки тихой песни, доносящейся до него, наполняли грудь трепетом и теплом. А затем из полуденного света появились большие девичьи глаза. Небесная синева отражалась от их поверхности. Бездонная глубина застывшего взгляда, рекой выплеснулась наружу. Стало темно и, горький запах полыни наполнил собой весь окружающий мир. От легкого дуновенья ветра в чаше погас огонь, и видение колдуна исчезло. В полумраке заплакал ребенок. Отец укутал малыша в мягкое полотно и прижал к груди.

В тот день Навр впервые обратился к жрецу Веденею за помощью. Новорожденному нашли кормилицу — молодую женщину Блажену, родившую девочку Райаю несколькими днями раньше. Муж Блажены выстроил дом среди деревьев вишни у извилистого поворота быстрой реки, что на самом краю поселения. За то и был наречен людьми Краяном. Но прожил он там недолго и умер от укусов, забредшего неведомо откуда, волка. Тогда его дочери не исполнилось еще и шести лет. Мрачный Навр мог излечить больного. Но Краян, принимая судьбу, отказался от помощи знахаря. Воле мужа не стала противиться и жена. Овдовев, Блажена нашла утешение в дочери Райае. Она окружила ее безграничной любовью и обучила всему, что знала сама…

Четыре девушки — подруги Райаи — Бела, Васелиса, Гаяна и Безка, подошли к дому Блажены. Женщина протягивала руки к веткам вишни и, срывая уже спелые ягоды, складывала их в берестяной туесок. Ее длинное белое платье по подолу, груди и рукавам было расшито красным узором. Солнечный свет пробивался сквозь ветви плодоносного дерева и освещал статную фигуру матери радужным цветом.

— Утро доброе, Блажена. Отпустите Райаю с нами на луг, — обратилась к женщине одна из девушек. — Мы пойдем собирать лечебные травы, пока солнце в полдень не ушло.

— Васелиса, восход то вы проспали, и роса выпала. А Райая уже давно на лугу, — улыбнулась Блажена и подошла к подругам дочери, протягивая туесок со спелой вишней. — Иль вам песнь ее не слышна?

Девушки растеряно переглянулись, взяли по несколько сочных ягод, и прислушались. Издали над лугом доносилась задушевная песня о птице, начинающей день с лучами рассветного солнца. Ветер вторил мелодии, беспокоя высокие травы. Птичьи голоса затихли, прислушиваясь к девичьим словам. Райая шла медленно, осторожно ступая меж луговых трав. Она немного подвернула за пояс юбку длинного расшитого цветами платья, позволяя колосистой тимофеевке щекотать свои босые ноги. Клевер стыдливо прижимался к земле. Кружил голову душистый дурман. Полевые ромашки пугливо перешептывались между собой. Девушка склонилась над ними и, сорвав несколько соцветий, положила к себе в карман фартука, повязанного поверх платья. Озорной летний ветер трепал ее непослушные русые волосы, наскоро собранные в длинную косу. Солнечный свет путался в их легком пуху, а на девичьем лице играл румянец. Над луговым простором, птицей, летела песня.

Ветер донес ее до края луга к дому знахаря Навра. Здесь, на своем подворье, отец и сын занимались хозяйскими делами. Завороженный дивным пением юноша Олимир оставил работу и обратился к отцу:

— Кто это поет на лугу?

— Должно быть, Райая — дочь усопшего Краяна, — ответил сыну Навр, вытирая со лба пот. — Тебе не следует отвлекаться от дела. Полдень будет жарким. Да, и на девиц не стоит заглядываться. Берегись синих глаз — это омут.

— Что это значит, отец? — удивился Олимир, улавливая волнение в словах колдуна.

— Делай, как я тебе говорю, — коротко через плечо кинул старик и, удаляясь в дом, добавил. — А коли задумаешь проверить — пеняй на себя.

Навр зашел в дом и направился к небольшому святилищу, устроенному в глубине жилища под световым окном у самого потолка. Опустившись на колени перед святынями, старик взмолился. Никто не может изменить судьбу другого человека и только в вере и молитвах колдун видел единственное спасение для своего сына.

Олимир стоял у калитки подворья и всматривался в луговую даль. Звуки нежной песни волновали его воображенье. Душистые травы влекли к себе. Летний ветер легонько подталкивал юношу в спину туда, где среди высоких луговых трав его ожидала любовь.

Он уже не помнил, как подобрался ближе и притаился в траве недалеко от Райаи. Девушка склонилась, чтобы сорвать несколько соцветий ромашки. В этот миг встревоженный кузнечик выпрыгнул из-под ее руки. Она тихо вскликнула и поднялась. Девушка улыбалась, в ее синих глазах играли блики солнечного света.

— Райая, — с края луга донеслись девичьи голоса. — Райая, подожди нас, — наперебой кричали ей подруги.

Они бежали вприпрыжку к девушке, смеясь и подзадоривая друг друга шутками. Райая махнула подружкам рукой.

— Сюда, — радостно позвала она их, — сюда.

Ветерок подхватил ее на свои ладони, и она убежала, смеясь, навстречу к Гаяне, Безке, Васелисе и Беле.

Немного погодя Олимир отправился обратно к своему дому. Он все еще слышал веселый смех и разговоры девушек на лугу. Но видел теперь только бездонную синеву. У калитки его встретил Навр. Сын виновато опустил голову и произнес:

— Прости, отец, я ослушался тебя… Я видел ее глаза.

Навр обнял его за плечи и тихо сказал:

— Судьба…

Что остается человеку? — Смириться, принять судьбу. И, рассчитав собственные силы и возможности, возвыситься над ней. Прожить так, чтобы установить новые правила для предстоящего кона.

Олимир бросился в "омут". Едва заслышав пение синеглазой девушки, он забывал обо всем и отправлялся на луг. Высокая трава прятала его порывы. Но желание ответной любви взяло верх:

— Ты сегодня на луг пришла одна? — тихо спросил Райаю сын знахаря, выходя из своего укрытия.

Девушка вздрогнула от неожиданности, едва не обронив с головы сплетеный из луговых цветов венок. Она узнала юношу и спросила:

— Ты ведь сын Навра? — красавица стыдливо прикрыла лицо букетом из полевых трав и добавила: — Следишь за мной?

— Я слушал твою песню, — слегка покраснев, ответил Олимир и протянул девушке только что сорванный василек. Душистое море высоких трав поглотило слова — лучше всего о любви говорит тишина…

Навр шел к храму Сварога, где его ожидал жрец Веденей. Запахи остывающего купального костра тревожили воспоминания старца о прошедшей ночи. Там плавное теченье реки увлекало в молчаливое странствие венки из двенадцати луговых трав. Девушки в белых платьях с распущенными косами повязывали расшитые венчальные пояса на бедра своих избранников. Высокие статные парни Вятко и Радим состязались за право быть избранным Райаей. Но синеокая красавица выбрала сына Навра — Олимира. Она повязала юноше венчальный пояс, замыкая круг предначертанной ему судьбы.

— Слава Богам, — обратился Навр к Веденею, приближаясь к величественному храму.

— Слава Вышнему, — ответил ему жрец и жестом пригласил войти внутрь.

Большой деревянный храм Сварога стоял среди густых зеленых дубов на холме у берега реки. Окраска строения не смывалась дождем. Она не бледнела и не тускнела. Искусная резьба украшала врата и ограду храма. Внешний его двор был обнесен стеной из срубов. Внутренний двор отделялся от внешнего только рукотворными коврами расшитыми красными узорами. Их развешали между четырьмя огромными столбами, изображающими людей, птиц и зверей. Столбы поддерживали кровлю. В центре святилища стоял дубовый идол Отца Небесного — Сварога. Здесь же находился большой белый камень алтарь. Он был обставлен со всех сторон глиняными чашами — чарами, в которых постоянно поддерживался огонь. По венчику самой большой из чаш, находящихся у деревянного божества, шел орнамент из двенадцати прямоугольных рамок с разными рисунками. Среди этих рисунков были три косых креста, обозначавших три главных солнечных праздника. Еще по три изображали рало, колосья и плетенки льна. У дальней стены храма находился стол с сосудами для обрядов сева-жатвы, водных и прочих ритуальных действ. Вдоль стен храма стояли лавки. Здесь селяне собирались для обсуждения важных дел или же для пиров и веселья.

Навр возложил в чару у святыни принесенные с собой дары:

— Слава родам наших отцов. Слава родам наших матерей. Слава нашим потомкам. Слава нашему народу.

Слава Богам. Слава Вышнему. Да прибудут с нами души наших предков от Богов и до родителей наших. Да хранят нас Боги наших предков, — произнес славицу вежливец и склонился в глубоком поклоне.

— И да воздастся каждому по чистоте его мыслей, — закончил жрец Веденей, приглашая знахаря присесть для разговора на лаву. — Говори…

Седой Навр принял приглашение жреца и поведал о видении в ночь рождения своего единственного сына. А также о начале исполнения увиденного предначертания.

— В купальную ночь Райая стала женой Олимира, — глубоко вздохнув, произнес старец.

— Дочь Краяна не отняла у тебя сына, — возразил Веденей, — она отдала Олимиру всю себя.

— Но именно это и приведет его к гибели, — резко выкрикнул Навр так, что огнь у алтаря яркой вспышкой взметнулся вверх.

Веденей повернул голову в сторону камня и спокойное ровное мерцание пламени восстановилось. Спокойствие вернулось и к знахарю. Он медленно, подбирая каждое слово, произнес просьбу, с которой пришел к жрецу великого храма:

— Ты отправляешься к Святым Горам. Возьми с собой Олимира.

— К Горам путь долгий. Мы отправляемся завтра — иначе ко дню Перуна нам не успеть, — жрец сделал паузу, и пристально посмотрел в глаза Навру.

Как ни старался колдун, но его мысли не укрылись от Веденея:

— Сейчас ты пытаешься изменить судьбу своего сына. Но кто поручиться, что твои усилия не приведут к тому, от чего ты стараешься его спасти?

Навр молчал. Слова жреца пульсировали в его теле. Знахарь вспомнил ночь рождения сына, застывший взгляд жены, испускающей дух. И поглотившее его видение. Возможно ли, что неведомая сила вела его к отказу от собственного сына? Он столько раз бывал в нави…

— …Ты столько раз бывал в нави, возможно, грань для тебя стала слишком зыбкой, — врываясь в мысли старца, произнес Веденей. — И ты уже не различаешь, по какую сторону находишься теперь.

Воцарилась необычайная тишина. Казалось, весь храм ожидал решения Навра.

— Олимир отправиться к Святым Горам, — медленно, но твердо произнес колдун. Он поднялся с лавы, поклонился жрецу и направился к выходу. Где-то за окраиной селенья завыл одинокий волк. Отозвалась и внезапно прервала свое кукованье серая вещунья. Жрец Веденей произнес песнь Сварогу и вышел к вратам храма. Он проводил взглядом сгорбившегося Навра, все еще идущего через луг к себе домой. Солнце уже сияло высоко.

На следующий день Олимир, ведомый жрецом Веденеем и старцами Долгословом и Таномиром отправились в путь к Святым Горам. После нескольких дней сухого пути им предстоял спуск по реке к древним высотам. Здесь под открытым небом было установлено святилище Перуна. Оно имело форму цветка из шести лепестков. В каждом из таких лепестков были углубления — ямы, в которых трепетали священные негасимые костры. В самом центре возвышался каменный идол самого Перуна. А у подножья, в виде каменного кольца, находился алтарь. На Перунов день на этом камне, ритуальным ударом топора, приносился в жертву петух. Обратный путь мудрецов выдался тяжелее. Пройдя две трети пути вверх по реке, челн с Веденеем, Долгословом, Таномиром и Олимиром наскочил на камень. Пробоина дна была столь велика, что суденышко быстро наполнилось водой. Олимир помог почтенным старцам добраться до берега, но сам, обессиливший, был увлечен течением реки и утонул. С берега жреца со старцами подобрал следом идущий челн, но отыскать в воде сына Навра они так и не смогли. В поселение Веденей со старцами воротился только в канун дня Стрибога. В разгар жатвы.

На время отсутствия Олимира, Райая оставила дом мужа и вернулась к своей матушке Блажене. Навр остался вести свое хозяйство один. На рассвете дня возвращения Веденея вежливец принес словесное жертвоприношение богам в святилище у себя дома. Потом он вышел на подворье. Утренняя прохлада растворила в себе луговые просторы. Жемчужные росы бесчисленными солнцами отражались на колосьях, согнувшихся под тяжестью своих семян. За лугом у реки пела иволга. Навр приставил ладонь ко лбу, прикрыв глаза от слепящих солнечных лучей. Три человека — жрец Веденей, старец Долгослов и старец Таномир — двигались сквозь высокое разнотравье к его дому. Его сына среди них не было. От реки и до луговой низины доносились крики мальчишек. Они бежали от дома к дому и разносили весть о возвращении путников домой.

— Слава Богам, — приветствовал Навр, приблизившихся к его дому, людей.

— Слава Вышнему, — в один голос ответили они ему.

— Омутом стала река? — без излишних вступлений, спросил колдун у жреца.

— Да, Навр, твой сын закончил свой путь в речной воде, — с горечью в голосе, произнес Веденей. — Он спас всех нас, но ему не хватило сил спасти себя. Мы не смогли отыскать его тела.

— Материя и дух ушли туда, откуда пришли, — твердым голосом произнес Навр. Его опущенные руки сжались в кулаки. Видение — свершилось. Он тяжело вздохнул, медленно окинул взглядом старцев и посмотрел в луговую даль. Там, временами спотыкаясь, падая и вновь поднимаясь, бежала Райая. Навр опустил глаза, отвернулся и направился к себе в дом, передавая право жрецу сообщить женщине печальную весть о гибели ее мужа. Больше в дом знахаря синеокая Райая не вошла.

В третью ночь отец Олимира увидел сон. В том сне была женщина. Голова ее была повязана белым платком. Она шла через луг к Навру, неся на руках только что родившегося ребенка.

Наутро знахарь отправился к храму Сварога с новой просьбой к жрецу Веденею.

— Райая носит под сердцем ребенка Олимира, — начал свой рассказ мрачный Навр. — Если родиться девочка — пусть будет утешенье матери. Если родиться мальчик — он должен принять от меня посвящение и заменить отца.

— Я донесу твое слово до дочери Краяна, — ответил жрец и простился с колдуном.

Весной Райая родила сына и спустя девять ночей отдала ребенка отцу Олимира. Женщина каждый день проделывала путь от своего дома, через широкий луг, и обратно в надежде увидеть своего малыша. Она приносила Навру сцеженное молоко но, не дождавшись хозяина, оставляла его на пороге дома. Своего сына она больше не увидела. Так продолжалось до тех пор, пока не наступила осень. Семь недель шли дожди — они затопили весь луг. Путь к дому Навра был закрыт. Казалось, земля сама отказывалась поглощать небесную воду, ограждая женщину от каждодневных страданий. Затем наступили морозы и выпал снег. Райая вглядывалась вдаль, но уже не различала окончания луга и не могла увидеть стоящий в низине дом. В свете зимнего солнца все было скрыто ровным покровом совершенного желтовато-белого цвета. Весной снег сошел, но прежняя луговая ширь стала черной болотной топью. А на месте, где раньше был дом колдуна Навра, теперь возвышался небольшой курган, поросший молодой зеленой травой…

Проделав неблизкий путь от железнодорожного полустанка, я и Андрей приблизились к кургану у болота. Только что в поднебесье сверкало ясное солнце. И вот оно скрылось за облаками, принесенными ветром неизвестно откуда. Весенняя прохлада коснулась моего лица. Мне показалось, что я слышу шелест трав и девичье пение на оставшемся в далеком прошлом лугу. Я подумала о людях, некогда поселившихся в этих краях и создавших величественных храм. Здесь они продолжали свой род и укрепляли свою веру. Легкий ветер со стороны болота донес запахи гниющих трав. Теперь на месте лугового разнотравья — топь. Возможно ли, чтобы судьба одного человека так изменила окружающий мир? Земля — ладони матери для младенца. Она чувствует наше счастье и наши слезы. А чувствуем ли мы ее?..

— Даша, ты о чем задумалась? — Андрей уже несколько минут пытается отвлечь меня от собственных мыслей. Он все старается убедить меня в абсурдности того, что здесь когда-то был луг. Я поворачиваюсь к нему и, улыбаясь, отвечаю: — О любви.

— Ну, вот, — совсем раздосадован мой друг. — Все всегда упирается в любовь.

— Нет, Андрюша, с любви все только начинается, — улыбка на моем лице сменяется легкой грустью. — А упирается все в веру.

Солнечный свет разорвал назойливые облака и залил, покоренные весной просторы, ярким желтовато-белым светом. Вновь стало тепло, и нежное дуновенье блаженства наполнило мои легкие любовью…

2009