• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

Приводится по изданию:

МОСКВА, 2005.

ОБЩЕСТВО МИЛОСЕРДИЯ

13 марта

Успешно избежав кошмарного скандала, назревавшего в связи с "Соли-халлом", и пойдя на сделку с Фрэнком Визелом в вопросе об изменениях в системе КВАНПО (такова была плата за избавление от катастрофы, которую чуть было не навлек на меня сэр Хамфри Эплби), я решил посвятить субботу и воскресенье обдумыванию своих дальнейших планов.

С Фрэнком, конечно, придется расстаться — это понятно. Во времена оппозиции он был незаменим. Однако теперь я увидел, как много в нем грубой прямолинейности, как ему недостает гибкости и такта, отличающих моих профессиональных советников в МАДе.

Позавчера отправил "непогрешимого", "неподкупного" Фрэнка исполнять свой нелегкий долг по сбору фактического материала — в Калифорнии, на Ямайке и Таити — и уже сегодня чувствую, будто с плеч моих свалилось тяжкое бремя: исчез постоянный источник напряженности. Впервые за последние пять месяцев мне по-настоящему хорошо и спокойно.

В принципе сейчас уже можно сделать некоторые выводы относительно государственной службы в целом и моего постоянного заместителя сэра Хамфри в частности. Как это ни удивительно, но элита Уайтхолла (800 высших чиновников, начиная с постоянного заместителя министра. — Ред.) насчитывает в своих рядах так много блестящих умов, что в известном смысле по праву считает себя "мозговым центром" страны. Однако, поскольку чиновники любого ранга являются лишь исполнителями воли политических деятелей, их высокий интеллектуальный потенциал направлен в основном на то, чтобы избежать ошибок.

Каждые три года государственных служащих перемещают на новые должности — теоретически с целью их "универсализации", без чего невозможно продвижение вверх по служебной лестнице. А на деле — для того, чтобы у них не появился личный интерес к воплощению той или иной стратегической линии. Осуществление любой сколь-нибудь значительной инициативы требует, как правило, не менее трех лет, так что чиновник либо выходит из игры, либо включается в нее лишь на полдороге. Поэтому практически невозможно возложить вину за провал на кого-либо в отдельности. Человек, отвечающий за данное дело, в момент его неудачного завершения всегда скажет, что оно неправильно велось с самого начала, а тот, кто его начинал, — что ошибка была допущена в конце.

Подобная система вполне устраивает Уайтхолл, вовсе не желающий, чтобы его сотрудники связывали себя с успехом или провалом конкретных политических решений. Политические решения — дело министров. От их практического воплощения выигрывают или проигрывают только правительства и министры. Поэтому государственные служащие считают себя добросовестными и беспристрастными советниками, в интересах общества обеспечивающими проведение любой политики, которую определяют на данный момент правительство или министр.

Но вот в чем парадокс: именно этой своей функции чиновники как раз и не выполняют.

К примеру, каждый постоянный заместитель побуждает своего министра — к какой бы партии тот ни принадлежал — трудиться в интересах "общего блага". (Иными словами, государственная служба стремится проводить неизменную политику, независимо от того, какая партия находится у власти. — Ред.)

Любопытный вопрос: если главная задача государственных служащих — не допускать ошибок, то почему же они так много их допускают?

14 марта

Практически все воскресенье ушло на красные кейсы и подготовку к завтрашним ПВ (парламентским вопросам. — Ред.)

Я очень серьезно отношусь к ПВ. Как и все министры, у кого есть голова на плечах. Хотя пресса и телевидение знакомят избирателей с самыми разными аспектами деятельности министра, свою реальную власть и влияние он может показать только через парламент. Ни один министр не может позволить себе роскошь выглядеть идиотом во время ПВ и вряд ли удержится на своем посту, если не научится правильно вести себя в палате общин.

Каждый из нас без исключения раз в месяц проходит через эту "мясорубку". ПВ можно смело уподобить средневековым казням, когда христиан бросали в клетку на растерзание львам или заставляли гладиаторов биться до последнего вздоха. Завтра мне предстоят ПВ первого порядка, а другому министру — второго порядка. Через месяц — наоборот.

(Во время ПВ первого порядка даются устные ответы; второй порядок также предусматривает устные ответы, но с последующим представлением их палате в письменном виде. Имеются и ПВ третьего порядка, но, поскольку дело до них практически никогда не доходит, никто толком не знает, что это такое. — Ред.)

Лично для меня воскресенье и понедельник перед ПВ — самые кошмарные дни. Полагаю, для моих советников в МАДе тоже. Один из помощников Бернарда только тем и занимается, что готовит ответы на всевозможные вопросы. А сколько чиновников Уайтхолла живут в постоянном страхе и напряжении, мучительно пытаясь предугадать вопросы, которыми заднескамеечники будут "обстреливать" их министров, трудно себе даже представить. Что же касается политического подтекста ПВ, в этом я, естественно, разбираюсь несравненно лучше своих подчиненных.

В день решительных испытаний палата общин обычно заполнена до отказа. ПВ проводятся сразу после обеда, многие приходят просто поразвлечься: ведь министр может в любой момент оказаться в унизительном положении.

Впрочем, сегодня я относительно спокоен. Мне нечего бояться. Я основательно подготовлен к предстоящему испытанию. Пусть сэр Хамфри несколько лучше меня разбирается в административных тонкостях (явное свидетельство того, что Хэкер начинает понимать реальное положение вещей. — Ред.), зато я смело могу гордиться умением достойно представить себя в парламенте.

15 марта

Невероятно! До сих пор не могу прийти в себя. Кошмар! Сегодняшние ПВ обернулись для меня непредвиденной катастрофой! Хотя мне и удалось урвать нечто вроде пирровой победы, но я понимаю, что удержался на краю по чистой случайности.

Я специально приехал в парламент пораньше и еще раз тщательно проработал в уме ответы на все возможные — так мне казалось! — вопросы. Не говоря уж о том, что вместо обеда Бернард устроил мне основательную проверку.

Первым встал Джим Лоуфорд от Саут-Вест-Бирмингема. Его интересовало, как выполняется обещание правительства сократить административный персонал в системе здравоохранения.

Я выдал заготовленный ответ, в котором, естественно, была дана высокая оценка огромных усилий (не моих, конечно, а чиновников, сформулировавших ответ!)

(Ниже приводим выдержки из стенограммы этого заседания. — Ред.)

МИНИСТР АДМИНИСТРАТИВНЫХ ДЕЛ (Г-Н ДЖЕЙМС ХЭКЕР): Правительство не только сократило на 11,3 процента упомянутый административно-управленческий аппарат, но и продолжает изыскивать пути дальнейшей экономии ресурсов. Однако, учитывая низкую заработную плату, отсутствие действенных материальных и моральных стимулов, равно как и тот факт, что медицинский административный персонал зачастую подвергается незаслуженным нападкам, я, со своей стороны, хотел бы воспользоваться предоставленной мне возможностью и особо отметить его существенный вклад в нормальное функционирование системы здравоохранения.

Г-Н ЛОУФОРД: Не сомневаюсь, палата отдаст должное господину министру. Заявление, без сомнения, написано для него самими администраторами, однако зачитал он его просто великолепно. (Смех на скамье оппозиции.) Но не объяснит ли господин министр, как следует понимать его заверения в свете вот этого документа, подготовленного в его собственном министерстве. Цитирую: "Мы серьезно обеспокоены ростом административно-управленческого аппарата на 7 процентов. Однако если сотрудников, занятых обработкой информации, провести по категории "технический персонал" (Шум в зале.), если клерков в больницах считать "вспомогательным составом" (Шум усиливается.), а за основу статистического отчета взять не финансовый, а календарный год, то в результате мы получим сокращение на 11,3 процента". Не возьмет ли господин министр на себя труд прокомментировать этот низкий обман?

ВОЗГЛАСЫ С МЕСТ: Ответ! Требуем ответа!

Предатели! Чертова докладная непонятно каким образом оказалась в руках у Лоуфорда, и теперь он яростно потрясал ею, а заодно и своими жирными щеками. "Ответ! Требуем ответа!" — загудела палата. Очевидно, Хамфри (или кто-нибудь еще?) снова принялся за старое: выдал фактическое увеличение числа чиновников за сокращение, попросту назвав их иначе. Но, как говорил Вордсворт, "роза всегда останется розой, как ее ни назови". (В действительности это сказал Шекспир: "Что имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет". Но ведь Хэкер — бывший журналист и к тому же лектор политехнического колледжа. — Ред.) Да, политической вони тут, похоже, будет предостаточно. А вонь есть вонь, как ее ни назови. Не докопайся они до этой треклятой бумажонки, и тогда изменение категорий было бы поистине великолепным маневром, однако, став достоянием гласности, оно моментально превратилось в "низкий обман". Более того — в неудавшийся обман, что еще хуже.

И все-таки, думаю, мне удалось выпутаться из создавшейся ситуации.

ВОЗГЛАСЫ С МЕСТ: Ответ! Требуем ответа!

Г-Н ДЖЕЙМС ХЭКЕР: Мне не известен документ, предъявленный достопочтенным членом палаты. (Шум на скамье оппозиции, восклицания: "Как это так?!")

Г-Н ЛОУФОРД: Я охотно сообщу господину министру дату и номер документа в обмен на его обещание провести беспристрастное расследование. (Приветственные возгласы со стороны оппозиции.)

Г-Н ДЖЕЙМС ХЭКЕР: Я лично займусь этим вопросом. (Выкрики со скамьи оппозиции: "Хотите замять? Не выйдет!", "В отставку!")

Меня здорово выручил Джерри Чандлер (мой добрый, верный Джерри!), спросивший, не могу ли я также пообещать своим друзьям, что расследование будет проводиться не моим министерством, а третейской комиссией, состав которой будет одобрен палатой. Я охотно пообещал. А что мне оставалось?

В общем и целом я сумел успокоить достопочтенных членов палаты. Однако завтра необходимо серьезно побеседовать обо всем этом с сэром Хамфри и Бернардом. Бог с ним, с обманом, но выставлять меня на посмешище во время ПВ — это уж слишком! Разве в их интересах, чтобы я оказался не в силах защитить собственное министерство?!

16 марта

Нынешнее утро также не предвещало ничего хорошего.

Рой (шофер Хэкера и один из наиболее информированных людей в Уайтхолле. — Ред.) заехал за мной в обычное время — около 8.30 — и повез прямо в министерство, где я намеревался вплотную заняться проблемой медицинского административного персонала.

Едва я сел в машину, он тут же подпустил мне шпильку: — Тут по радио только что говорили... мол, вся проблема с медициной, образованием и транспортом состоит в том, что большие люди в правительстве лечатся в частных клиниках, посылают своих детей в частные школы...

Я попытался отшутиться, но, боюсь, не очень удачно:

— Остроумно. Это что, юмористическая передача?

(При всей их наивности эти эгалитарные разговорчики довольно опасны и не известно чем обернутся, если их недооценить.)

— К тому же их возят на работу в служебных машинах, — продолжал Рой. Ну уж на это я не намерен был отвечать.

— По-моему, в этом что-то есть, а, господин министр? Ну вот, к примеру, если бы вы и сэр Хамфри Эплби ездили на работу двадцать седьмым автобусом...

— По меньшей мере неразумно, — перебил я. — Терять час драгоценного рабочего времени на ожидание автобуса...

— Да, с автобусами надо бы навести порядок, это точно.

— Обязательно наведем, — пообещал я, лишь бы поскорее сменить тему разговора.

— Вот-вот, то же самое и с медициной, — не унимался Рой. Ему-то, черт побери, какое до всего этого дело, возмутился я про себя, но сдержался и, как ни в чем не бывало, спросил, не передают ли сейчас по радио чего-нибудь интересного.

— По-моему, "Вчера в парламенте", сэр, — сказал он, протягивая руку к приемнику.

— Нет-нет-нет, не надо, пожалуйста, не стоит! — в отчаянии попытался я его остановить, но было уже поздно.

Рой включил приемник, и в машине зазвучал мой голос.

Мой шофер прослушал передачу с огромным интересом и выключил приемник, только когда начались ПВ второго порядка. Наступило неловкое молчание.

— Им не удалось загнать меня в угол, верно? — с надеждой спросил я. Рой ухмыльнулся.

— Вам здорово повезло, сэр, что не пришлось отвечать на вопрос о новой больнице Сент-Эдвардс.

— Почему?

— Как почему? Уж скоро полтора года, как ее построили... и до сих пор ни одного пациента!

— Очевидно, у министерства здравоохранения и социального обеспечения не хватает средств на комплектование персонала, — предположил я.

— Не-е, — весело протянул Рой. — Персонал есть — пятьсот чиновников. Пациентов нету.

Неужели это правда? Трудно поверить.

— Кто вам сказал? — осторожно поинтересовался я.

— Проныра.

— Проныра?

(На жаргоне шоферов Уайтхолла "проныра" — наиболее информированный человек. — Ред.)

— Приятель мой Чарли, — пояснил он. — Кто же еще? Он возит министра здравоохранения.

В МАДе я первым делом вызвал Хамфри и без обиняков заявил ему, что возмущен вчерашними дебатами.

— Я тоже, господин министр.

Удивительно — он даже не пытается оправдываться.

— Глупость... некомпетентность... — продолжал я.

— Вот именно, — подтвердил он. — Не могу понять, что это на вас нашло.

Я вытаращил глаза.

— Не понимаю вас!

— Дать согласие на третейскую комиссию!.. Так вот, значит, в чем дело!

— Я не об этом, Хамфри, — сурово произнес я. Мой постоянный заместитель озадаченно нахмурился.

— Но ведь вы сами только что признали глупость и некомпетентность...

— Вашу, Хамфри! — вспылил я. — Вашу!

— Мою? — Казалось, он не верил собственным ушам.

— Да-да, вашу! Ведь это вы меня так подставили! Справедливости ради надо заметить, что подставил меня не он лично, а его драгоценный аппарат. Впрочем, Хамфри, похоже, вообще никакой вины за собой не чувствовал.

— Ну, небольшой недосмотр, — пожал он плечами. — Всякое бывает. Но согласиться на третейскую комиссию!..

Нет, это уж слишком!

— Как вы понимате, мне тоже не очень нужна эта комиссия! Но если утопающему протягивают соломинку, ему ничего не остается, как ухватиться за нее.

— Это не соломинка, а петля, — холодно поправил сэр Хамфри. — Вы обязаны были встать на защиту своего министерства. Иначе для чего же вы здесь?..

Он думает, что я здесь только для этого! Хорошо, хоть не считает, что я не нужен вообще. Однако, если его не остановить, он, чего доброго, примется читать мне лекцию об ответственности руководителя.

К принципу Уайтхолла об ответственности руководителя государственная служба прибегает каждый раз, когда ей требуется ткнуть министра носом, а самой остаться чистенькой. На практике это означает следующее: аппарат ведет все дела и принимает все решения, а случись какая неувязка или прокол — пусть отвечает министр!

— Нет, Хамфри, этот номер у вас не пройдет, — решительно заявил я, не давая ему возможности сесть на своего конька. — Вчера я отлично подготовился к ПВ. Проработал все ответы, чуть не наизусть выучил десятки справок. Просидел над ними почти всю ночь... Не пошел даже обедать... Словом, отлично подготовился, отлично! Не придерешься! Но ни в одной из справок не было и малейшего намека на ваши махинации с процентами, из-за чего я чуть было не ввел в заблуждение достопочтенных членов палаты.

— Господин министр, — тоном оскорбленной добродетели произнес Хамфри, — разве не вы сами выразили пожелание сократить показатель численности административного аппарата?

— Да, выразил, и что из этого?

— Вот мы его и сократили.

До меня постепенно начал доходить смысл его слов. — Так вы что... сократили только показатель?

— Естественно.

— Должен вам заметить, Хамфри, я имел в виду совсем другое, — подчеркнуто-спокойно сказал я.

— Помилуйте, господин министр, — страдальчески скривился он, — мы же не телепаты! Вы потребовали сократить показатель, мы его и сократили.

Обычная отговорка! Он, конечно же, прекрасно понимал, что я имею в виду, но, как всегда, предпочел истолковать мое указание буквально. Из-за такой вот чиновничьей тупости и равнодушия наша страна буквально истекает кровью.

(Мы надеемся, что под "буквально" Хэкер не имел в виду буквально. — Ред.)

— Ну а как об этом узнал Лоуфорд? Очередная утечка? Не министерство, а дуршлаг какой-то! (Лично мне это сравнение понравилось, но Хамфри его, конечно, проигнорировал.) Можем ли мы со всей ответственностью управлять страной, если в распоряжение заднескамеечников будет предоставляться вся фактическая информация?

Хамфри упорно молчал. Да и вопрос, в общем-то, был чисто риторический.

— Во всяком случае, — заключил я, — предстоящее расследование даст нам время...

— Да, как мина замедленного действия, — перебил меня мой постоянный заместитель.

Я вдруг подумал, а нет ли у него на этот случай взвода саперов. Впрочем, вряд ли.

— Если бы вы настояли хотя бы на внутриведомственном расследовании, — пожаловался он, — тогда мы могли бы растянуть его на полтора года, а потом заявить, что, несмотря на отдельные недостатки и диспропорции, которые за истекший период уже устранены, никаких следов намерения ввести кого-либо в заблуждение обнаружить не удалось. Что-нибудь в этом роде.

Я позволил себе на секунду отвлечься от главной темы разговора.

— Но ведь намерение-то было!

— А я и не говорил, что не было, — слегка раздраженно ответил сэр Хамфри. — Я говорил об отсутствии следов такого намерения.

В ответ на мое недоумение он снисходительно пояснил:

— Главная задача любого внутриведомственного расследования, при условии, конечно, что оно проводится на профессиональном уровне, — обнаружить отсутствие следов. Если вы заявите об отсутствии намерения, вас легко обвинить в обратном. Если же вы констатируете, что расследование не обнаружило следов намерения, то доказать противное просто невозможно.

Весьма поучительная информация, так сказать, "взгляд изнутри" на методику государственной службы. Теперь хоть ясно, что, собственно, имеется в виду под внутриведомственным расследованием. Вернее, под "профессиональным" внутриведомственным расследованием, которое, очевидно, должно установить полное наличие отсутствия следов.

Однако теория теорией, а сейчас надо было решать насущную проблему с третейской комиссией.

— А нельзя ли сделать так, чтобы эта комиссия тоже обнаружила отсутствие следов? — глубокомысленно изрек я.

— "Фальсифицировала" — вы хотите сказать? — холодно спросил Хамфри. Двойственность этого человека не перестает меня удивлять.

— Ни в коем случае!.. Э-э... впрочем, да.

— Господин министр! — воскликнул он таким тоном, будто мое предложение оскорбило его до глубины души. Лицемер!

— Тогда объясните мне, почему выводы внутриведомственной комиссии фальсифицировать можно, а третейской — нельзя?

Объяснения были, в общем-то, излишни. Я и сам понимал, что, фальсифицируя выводы третейской комиссии, можно попасться.

— Да нет, господин министр, не то чтобы нельзя. Все зависит от того, кто возглавляет третейскую комиссию. Ее председатель должен быть добросовестным, абсолютно надежным человеком.

— Но с таким человеком надо постоянно опасаться, что все выплывет наружу?

Сэр Хамфри озадаченно нахмурил лоб.

— Исключено! Как раз такой человек и поймет, что от него требуется. Ему небезразличны возможные последствия. Он сознательно и с ответственностью подойдет ко всем аспектам порученного ему дела.

Все-таки мой постоянный заместитель предлагает фальсификацию, только в завуалированном виде.

— Значит, "абсолютно надежный" в вашем понимании — это склонный к...

— Что вы, что вы! — перебил он меня с горячностью. — Я хочу сказать, что человек широких взглядов...

Я решил свести к минимуму теоретические словопрения и внес в разговор конкретную нотку.

— В таком случае что вы скажете об отставном политике?

— ...и кристально чистой репутации... — продолжил свою мысль сэр Хамфри.

— Так, ясно. — Я на секунду задумался. — Ну а как насчет ученого или бизнесмена?

Мой постоянный заместитель отрицательно покачал головой.

— Ладно, — махнул я рукой, догадавшись, что у него уже кто-то есть на примете. — Выкладывайте. Кто?

— Э-э... господин министр, я подумал, может... государственный служащий в отставке?

— Логично, Хамфри. Ну а кто именно?

— Думаю, сэр Морис Уильяме, господин министр. Я совсем не был в этом уверен.

— А вы не боитесь, что он чересчур независим? — спросил я.

— Он рассчитывает на палату лордов, — возразил Хамфри и снисходительно улыбнулся, будто достал припрятанного до времени козырного туза.

— Разве таким образом он попадет туда? — удивился я.

— Естественно, нет, но правильные выводы комиссии дадут ему еще несколько очков... ну, как у брауни-гайдов.

Очки? Как у брауни-гайдов? Что-то новое. По словам Хамфри, набирается определённая сумма очков, а затем выдается значок. В этом уже был какой-то смысл.

— Ладно, — решился я. — Уильяме так Уильяме.

Слава богу, принимать решения для меня теперь не проблема.

— Благодарю тебя, Коричневая Сова, — галантно поклонился сэр Хамфри и, не переставая улыбаться, вышел из кабинета.

Когда моему постоянному заместителю удается настоять на своем, милее нет человека. К тому же благодаря его идее мы, возможно, сумеем избежать того, что третейская комиссия докопается до нежелательных фактов. Например, обнаружит что-то, чего мы не знали сами, хотя и должны были бы знать, или что-то, о чем были прекрасно осведомлены, но не хотели бы, чтобы другие знали, что мы знаем.

Потом я понял: есть и третий, более вероятный вариант. Комиссия обнаружит то, о чем знал Хамфри, но не знал я. То есть в результате я снова окажусь в идиотском положении.

Вроде того, в каком оказался вчера.

И все-таки у меня сейчас нет иного выхода, как последовать его совету и жить в ожидании счастливого дня, когда я буду знать то, чего не знает он.

17 марта

Сегодня долго беседовал с Бернардом Були.

Его волнует вопрос о кубинских беженцах. Меня он, конечно, тоже беспокоит. В палате и прессе назревает скандал по поводу нежелания правительства оказать им помощь.

Но разве наша вина, что казначейство не дает нам на это денег?

Я не могу бороться с казначейством. Никто не может бороться с казначейством!

Ну, а раз сделать все равно ничего нельзя, то нечего об этом и думать, решил я и перевел разговор на больницу Сент-Эдвардс, вспомнив о вчерашних намеках Роя. Вернее, первым о ней заговорил Бернард.

— Господин министр, — обратился он ко мне. — Вы просили разузнать об этой якобы пустующей больнице в северной части Лондона?

Я кивнул.

— Так вот, как я и предупреждал, шоферы — не самый надежный источник информации. Рой ввел вас в заблуждение.

Облегченно вздохнув, я, естественно, поинтересовался, из какого источника почерпнул эти добрые вести сам Бернард.

— От личных секретарей, господин министр.

Да, это внушало доверие. Неофициальная информация от личных секретарей доходит чуть медленнее, чем от шоферов, зато она намного надежней. В принципе ей можно верить на все сто процентов.

— Ну и как там в действительности обстоят дела?

Оказывается, в больнице насчитывается всего 342 администратора. Остальные 170 — гардеробщики, вахтеры, уборщицы, садовники, повара и прочие.

На мой взгляд, вполне нормальное соотношение.

— А сколько там медицинских работников? — спросил я.

— Ни одного, — ответил Бернард таким тоном, будто это само собой разумеется.

Я подумал, что ослышался, и осторожно переспросил:

— Ни одного?

— Ни одного.

Я все же решил кое-что уточнить.

— Мы ведь говорим о больнице Сент-Эдвардс, верно?

— Конечно, о ней, — бодро ответил он и добавил: — Новехонькая. Просто загляденье!

Как будто это что-то объясняло.

— Совсем новая?

Бернард смутился.

— Э-э... не совсем. Вообще-то уже восемь месяцев, как ее построили и укомплектовали. Но, к сожалению, в то время правительство как раз сократило ассигнования на здравоохранение и на медицинский персонал денег не хватило.

Час от часу не легче!

— Новая современная больница, — тихо повторил я, словно убеждая себя, что не ослышался, — в которой свыше пятисот администраторов и ни одного пациента!

Некоторое время сидел молча, собираясь с мыслями. Бернард попытался мне помочь:

— Господин министр, а ведь там есть пациент!

— Один?

— Да, один. Заместитель главного администратора упал с лесов и сломал ногу.

— Боже мой! — почти шепотом произнес я. — Если бы меня спросили об этом в палате?!

Бернард съежился, словно побитая собачонка.

— Почему я только сейчас узнаю об этом? Почему вы меня не предупредили?

— Э-э... я тоже ничего не знал, господин министр, — растерянно пролепетал он.

— А кто должен знать? Как случилось, что все это не выплыло наружу? Из путаных объяснений Бернарда я понял, что об этой ситуации знало только несколько сотрудников министерства здравоохранения. Впрочем, они не усматривали в ней ничего странного. По их словам, в Англии таких больниц полно.

— Как правило, они специально не убирают следов строительства — ну, знаете, леса, бетономешалки и тому подобное, — чтобы люди не думали, будто больница давно готова. Нормальное явление, — добавил он.

— Нормальное явление? — не мог я вымолвить и слова. (Оказывается, мог. — Ред.)

— Думаю... — я снова был полон решимости, — думаю, мне следует поехать туда и убедиться самому, прежде чем обо всем пронюхает оппозиция.

— Да, конечно, — согласился Бернард. — Просто удивительно, что пресса еще не докопалась...

— Удивляться тут нечему. Большинство наших газетчиков настолько непрофессиональны, что не способны выяснить даже то, что сегодня четверг.

— Сегодня среда, господин министр, — поправил меня Бернард. Я молча указал ему на дверь.

(В следующую пятницу сэр Хамфри Эплби встретился с постоянным заместителем министра здравоохранения сэром Йенам Уитчерчем в клубе "Реформ" на Пэлл-Мэлл-стрит, чтобы обсудить вопрос о больнице Сент-Эдвардс. На наше счастье, сэр Хамфри по обыкновению сделал соответствующую запись в своем дневнике. — Ред.)

"Внезапный интерес Хэкера к больнице Сент-Эдвардс серьезно обеспокоил Йена. Что ж, понять его легко.

(Из последней фразы можно сделать логический вывод, что Бернард Були — в соответствии со своим тогдашним положением — поделился с сэром Хамфри мыслями относительно упомянутой проблемы, хотя в ответ на наш вопрос сэр Бернард — в соответствии с нынешним своим положением — сказал, что не припоминает такого. — Ред.)

Я объяснил ему, что мой министр беспокоится из-за отсутствия в больнице пациентов. Нас обоих это позабавило. Может ли больница принимать пациентов, если в ней еще нет медицинского персонала? Министр опять рискует оказаться в глупом положении.

Йен совершенно справедливо отметил, что министерство здравоохранения обладает большим опытом по подготовке к эксплуатации новых больниц. По его убеждению, главное в этом деле — постепенность и поэтапность, а пациенты только путаются под ногами. Поэтому он посоветовал сообщить Хэкеру, что в данный момент больница Сент-Эдвардс находится на заключительном этапе введения в строй — так сказать, на финишной прямой.

Однако, предвидя неминуемый накал страстей в политических кругах, я счел необходимым задать ему один вопрос: "Сколько времени понадобится на преодоление этой финишной прямой?" А чтобы он не понял меня превратно, напомнил ему о бездумном согласии моего министра на создание третейской комиссии.

Йен горестно покачал головой. По его словам, он был просто в шоке, когда впервые услышал о комиссии. Нет ни малейших сомнений, что такие же чувства разделяет сейчас весь Уайтхолл.

Мне все-таки хотелось иметь более четкое представление о сроках, поэтому я поинтересовался, можно ли реально надеяться, что в больнице Сент-Эдвардс когда-нибудь появятся пациенты.

Можно, подтвердил сэр Йен, как только появится такая возможность. По его расчетам, больница, скорее всего, примет первых пациентов где-то через пару лет, когда улучшится финансовая ситуация.

Благоразумно, ничего не скажешь. Действительно, не может же он открыть сорок новых палат в Сент-Эдвардсе, если в других больницах они закрываются. Этого не потерпят ни казначейство, ни кабинет.

Но, насколько я знаю своего министра, он вполне способен закрыть всю больницу просто потому, что в ней нет пациентов!

Сэр Йен категорически заявил, что это исключено: профсоюзы не допустят.

Я высказал опасение, что профсоюз в больнице Сент-Эдвардс еще слишком слаб. Но Йен успокоил меня, напомнив о Билли Фрезере, этом оголтелом агитаторе из больницы "Саутуорк". Кошмарный тип! Правда, теперь он может оказаться полезен.

По-моему, Йен намерен прибегнуть к его услугам".

(Вероятно, не лишне будет заметить, что о вышеприведенной беседе Хэкер, естественно, не должен был знать. — Ред.)

22 марта

Сегодня со всей решительностью поговорил с Хамфри о проблеме медицинских администраторов.

По моей просьбе в нашем партийном центре провели специальные исследования и подготовили обширный статистический материал. А вот в собственном министерстве мне такие данные получить не удалось. Позор!

Подчиненные Хамфри из года в год меняют основу статистических подсчетов, тем самым делая практически невозможным сравнительный анализ роста численности бюрократического аппарата.

— Хамфри, наша система национального здравоохранения являет собой разительный пример галопирующей бюрократии, — убежденно сказал я, на этот раз вооруженный фактами и цифрами.

Мои слова, казалось, не произвели на него никакого впечатления.

— Ну что вы! — безмятежно отозвался мой постоянный заместитель. — Так уж и галопирующей. В лучшем случае — двигающейся трусцой.

Я спросил его, знает ли он, что в министерство ежедневно поступает множество жалоб на бюрократический идиотизм.

— От кого?

— От членов парламента, от избирателей, от врачей, медсестер... словом, от общественности.

— Смутьяны! — презрительно отмахнулся сэр Хамфри. Я был потрясен.

— Кто? Представители общественности?

— Да, в первую очередь они.

"Пора ознакомить его с некоторыми из моих находок", — подумал я и для начала показал копию официального документа одной из лондонских больниц.

(Благодаря тому что Хэкер сохранил копии всех документов, на которые он ссылается в своем дневнике, у нас имеется блестящая возможность проследить, как функционировала система национального здравоохранения Великобритании в 80-е годы. — Ред.)

ПО ПОВОДУ ЗАЯВКИ НА СТЕТОСКОПЫ

Департамент материально-технического снабжения

К моему удивлению сэр Хамфри не усмотрел в документе ничего странного и даже заметил, что коль скоро такие трубки имеются в наличии, то предлагать их не только можно, но и нужно.

А Бернард, в свою очередь, высказал предположение (надо же до такого додуматься!), что это избавит врачей от многих неудобств: пользуясь удлиненными трубками, они, мол, смогут, не сходя с места, прослушивать пациентов по всей палате.

Надеюсь, он все-таки пошутил. Иначе...

Затем я ознакомил своего постоянного заместителя с распоряжениями, касающимися морга и туалетной бумаги, которые были отданы в больнице Сент-Стефан.

ВСЕМУ МЕДИЦИНСКОМУ ПЕРСОНАЛУ

Главный Администратор

ВСЕМУ ПЕРСОНАЛУ

Начальник Административно-хозяйственного Отдела

Сер Хамфри пренебрежительно хмыкнул.

— Наше здравоохранение работает эффективно и экономично ровно настолько, насколько этому не мешает наше правительство.

Тогда я ему предъявил просто убедительный по сути своей документ, подписанный начальником отдела контроля за соблюдением правил ношения одежды (ОКСПНРО) районного управления здравоохранения.

РЕГИОНАЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ ЗДРАВООХРАНЕНИЯ К СВЕДЕНИЮ СРЕДНЕГО МЕДИЦИНСКОГО ПЕРСОНАЛА

Начальник ОКСПНРО

У сэра Хамфри хватило мужества признать, что эта несусветная чепуха не оставила его равнодушным.

— Кто-то придумал себе неплохую работенку, — с улыбкой сказал он.

Свой главный козырь — распоряжение об изменениях в работе кухни в больнице имени Флоренс Найтингейл — я, как положено, оставил напоследок.

О РЕОРГАНИЗАЦИИ РАБОТЫ КУХНИ

Начальник Отдела поставки продуктов и составления меню

У сэра Хамфри не хватило духу отрицать, что "система действительно функционирует не совсем нормально", если ее руководители могут тратить свое рабочее время и государственные деньги на сочинение подобной галиматьи. К тому же (мне стало известно об этом только сегодня утром) за последние десять лет количество чиновников в национальном здравоохранении возросло на сорок тысяч человек, в то время как количество больничных коек сократилось на шестьдесят тысяч. Эти цифры говорят сами за себя.

Я еще не упомянул о том факте, что годовой бюджет министерства здравоохранения вырос на полтора миллиарда фунтов!

Странно, но моему постоянному заместителю эти цифры почему-то доставили удовольствие.

— Вот это рост! — радостно воскликнул он. — Если бы такого могла добиться британская промышленность...

— Рост? — ошеломленно переспросил я. — Это вы называете ростом? Вы считаете нормальным, когда утвержденные парламентом деньги из кармана налогоплательщиков идут на увеличение штата чиновников за счет сокращения количества пациентов?

— Да, считаю, — невозмутимо ответил он.

Я попытался объяснить ему, что парламент выделяет эти средства на больных. Однако, к моему глубочайшему удивлению, сэр Хамфри решительно не согласился с этим бесспорным утверждением.

— Напротив, господин министр, они выделяются для всех без исключения, с тем чтобы государство могло продемонстрировать степень своей заботы и сострадания. Направляя деньги в здравоохранение и социальные услуги, члены парламента испытывают чувство очищения, всепрощения, возвышения, самопожертвования!

Софистика чистейшей воды!

— Но ведь выделенные деньги должны расходоваться на лечение больных!

Сэр Хамфри, сочтя мои слова недостойными его внимания, продолжил свою идиотскую тираду:

— После жертвоприношения никому и в голову не придет интересоваться судьбою жертвы.

Он не прав, тысячу раз не прав! По-моему, страну очень даже волнует судьба впустую растрачиваемых денег, и я, избранник народа, должен следить, чтобы этого не происходило.

— При всем уважении к вам, господин министр (одно из любимых оскорблений сэра Хамфри), позволю себе заметить, что люди начинают проявлять беспокойство только тогда, когда узнают о растрачивании впустую общественных средств.

Я отказался принять такой аргумент и напомнил о массовых волнениях в связи со скандальными разоблачениями в наших психиатрических клиниках.

Сэр Хамфри со свойственным ему цинизмом заметил, что подобные волнения только подтверждают его точку зрения.

— Все эти злоупотребления преспокойно продолжались десятилетиями. И никого даже отдаленно не волновало, как расходуются деньги налогоплательщиков, — собственно, в этом и заключалось самопожертвование. А привело их в бешенство то, что им об этом сказали.

Поняв, что мой постоянный заместитель намеренно создает дымовую завесу из демагогических рассуждений, я решил задать ему прямой вопрос:

— Хамфри, вы согласны, что бессмысленно содержать больницу только для обслуживающего персонала?

Как всегда, сэр Хамфри уклонился от прямого ответа.

— Господин министр, — заявил он, — я бы сформулировал вопрос иначе. И замолчал.

Я заметил, что меня устраивает именно такая формулировка.

— Безусловно, — согласился он. И снова замолчал.

Было ясно: Хамфри не намерен отвечать на мой вопрос до тех пор, пока он не будет сформулирован так, как хотелось бы ему. В конце концов я сдался.

— Ладно, ну и как бы вы его сформулировали?

— Господин министр, — довольный одержанной победой, начал он, — в конечном итоге лечение пациентов является лишь одной из основных функций любой больницы...

— Одной? — перебил я. — Всего лишь одной! А какие могут быть еще?

Хамфри сделал вид, будто его никто не перебивал, и невозмутимо продолжил:

— Однако к выполнению этой функции невозможно приступить раньше, чем будут выделены средства на соответствующий медицинский и вспомогательный персонал. В данном конкретном случае — года через полтора...

— Через полтора года?! — ужаснулся я.

— Да, к тому времени мы, возможно, уже будем в состоянии открыть одно или даже два отделения.

Явная абсурдность его доводов придала мне решимости. И я настоятельно потребовал, чтобы он отдал распоряжение немедленно открыть несколько отделений в больнице Сент-Эдвардс — не одно-два, а несколько.

Такой оборот дела сэра Хамфри, очевидно, не устраивал, поскольку он тут же предложил создать межведомственную комиссию для изучения вопроса о возможности досрочного открытия больницы.

Я поинтересовался, много ли времени понадобится комиссии для подготовки рекомендаций.

— Немного, господин министр, — ответил он.

— Сколько?

Я догадался, каким будет ответ, прежде чем сэр Хамфри открыл рот.

— Полтора года, — в один голос сказали мы.

— Лучше не придумаешь! — саркастически добавил я.

— Благодарю вас, — скромно потупился мой постоянный заместитель, приняв мои слова за чистую монету.

Видя, что спорить с ним — дело безнадежное, я счел своим долгом внести контрпредложение — уволить бездействующий административный персонал больницы, а на высвободившиеся средства открыть отделения, которые по тем или иным причинам были закрыты, в других больницах города.

(Как и предсказывал сэр Хамфри, Хэкер готов был закрыть всю больницу. — Ред.)

— Ну а со временем, — едко добавил я, — когда мы сможем это себе позволить, мы укомплектуем больницу Сент-Эдвардс всем необходимым медицинским персоналом и откроем ее.

Хамфри тотчас же возразил, что если мы закроем больницу сейчас, то открытие ее для пациентов отодвинется на долгие годы.

— Господин министр, вы рассуждаете так, будто без пациентов персоналу нечего делать.

— И что же они делают?

Хамфри, как я и ожидал, был готов к этому вопросу. Он мгновенно протянул мне перечень административных подразделений больницы Сент-Эд-вардс и их функций вне зависимости, есть там пациенты или нет. Поразительно!

ПЕРЕЧЕНЬ АДМИНИСТРАТИВНЫХ ПОДРАЗДЕЛЕНИЙ И ИХ ФУНКЦИЙ

Распределяет пишущие машинки, письменные столы, канцелярские принадлежности, кабинетную мебель; осуществляет связь между отделами и унификацию канцелярских процедур.

Прочитав перечень в первый раз, я подумал (кстати, не разуверился в этом и сейчас, когда пишу эти строки!), что Хамфри меня попросту разыгрывает. Например, отдел номер десять целиком состоит из администраторов, осуществляющих административный контроль над остальными администраторами!

Я внимательно перечитал бумагу, затем испытующе посмотрел на сэра Хамфри. Он был абсолютно серьезен.

— Хамфри, — медленно выговорил я. — В этой больнице нет ни одного пациента, хотя она для них и существует! Для пациентов! Для больных! Для их излечения!

— Безусловно, господин министр, — не моргнув глазом, согласился мой постоянный заместитель, — однако перечисленные здесь функции должны неукоснительно выполняться независимо от наличия или отсутствия пациентов.

— Зачем? — спросил я.

— Зачем?

— Да, зачем?

— Простите, я вас не понимаю.

— Я спрашиваю: зачем? — повторил я, не зная, как можно сформулировать вопрос иначе.

— Господин министр, скажите, разве распускают армию только потому, что нет войны? — вопросом на вопрос ответил он.

Что за аналогия! На мой взгляд, чистая демагогия. Он попросил меня дать определение слову "демагогия". Я отмахнулся и сказал, что больницы — совсем другое дело. Работа больниц должна приносить конкретные результаты.

Похоже, удар достиг цели. Сэр Хамфри был ошеломлен. Во всяком случае, от его обычного самодовольства не осталось и следа.

— Господин министр, — озабоченно сказал он, — мы измеряем степень успеха не результатами, а деятельностью. А она в данном случае более чем заметна... И продуктивна. Каждый из этих пятисот администраторов занят выше головы... В идеале там должны работать шестьсот пятьдесят человек. — Он открыл свой "дипломат" и достал толстую пачку бумаг. — Позвольте вас ознакомить с документацией, которую мы получаем из Сент-Эдвардса.

"Ну уж нет, только этого мне не хватало", — подумал я и твердо произнес:

— Нет, позвольте вам не позволить. Мне все ясно. Немедленно увольте их... всех до одного, Хамфри.

Он наотрез отказался. Заявил, что это невозможно. И снова повторил, что если мы уволим администраторов, то больница Сент-Эдвардс вообще никогда не откроется. Тогда я предложил уволить только вспомогательный персонал. Он ответил, что с этим не согласится профсоюз.

Подумав, я решил пойти на компромисс и распорядился уволить половину администраторов и половину вспомогательного персонала, а взамен нанять медицинских работников и открыть два-три отделения. Это, сказал я, мое последнее слово.

Сэр Хамфри попытался было возразить, но я дал понять, что продолжать беседу не намерен. Крыть ему было нечем!

И все же меня несколько тревожит, что он слишком уж спокойно воспринял свое поражение. Более того, выходя из кабинета, он пообещал переговорить с профсоюзом и попытаться убедить его руководство в целесообразности моего решения.

У меня возникает ощущение, будто я — Алиса в стране чудес.

(В конце недели сэр Хамфри Эплби встретился с генеральным секретарем Конфедерации профсоюзов административных работников Брайаном Бейке-ром. Встреча, судя по всему, носила неофициальный характер и проходила в кабинете сэра Хамфри за рюмкой "шерри". Как ни странно, мы не нашли никаких записей о ней даже в личном дневнике сэра Хамфри. Можно сделать вывод, что он считал ее содержание для себя потенциально очень опасным. Но нам повезло: Брайан Бейкер сослался на нее во время ближайшего заседания исполнительного комитета своей конфедерации. Из стенограммы мы и узнали, о чем они говорили. — Ред.)

Прочее:

Господин Бейкер проинформировал присутствовавших о том, что имел в высшей степени конфиденциальную беседу с сэром Хамфри Эплби, постоянным заместителем министра административных дел. В ходе беседы сэр Хамфри поднял вопрос о больнице Сент-Эдвардс, и господин Бейкер выразил готовность пойти на компромисс, понимая необоснованность требований в защиту вспомогательного персонала бездействующей больницы.

Сэр Хамфри обвинил господина Бейкера в пораженчестве и порекомендовал ему более решительно защищать интересы членов своего профсоюза. По словам господина Бейкера, подобное предложение из уст сэра Хамфри немало его удивило. Однако тот немедля разъяснил, что администраторам больницы надо кем-то управлять — иначе они тоже окажутся безработными.

Господина Бейкера поистине озадачил намек сэра Хамфри на то, что ему, возможно, придется согласиться на увольнение части государственных служащих. "Мы живем в странное и тревожное время", — заявил он;

На вопрос господина Бейкера, может ли конфедерация рассчитывать на поддержку сэра Хамфри в случае проведения политической акции (забастовки. — Ред.), тот ответил, что, поскольку на него возложена ответственность за нормальное функционирование государственного механизма, он вряд ли сможет открыто выразить свою солидарность.

Вместе с тем сэр Хамфри недвусмысленно дал понять, что не будет принимать административных мер "против наших товарищей, если они решатся на широкомасштабные и эффективные действия".

Когда господин Бейкер попросил проинформировать его о позиции, которую занимает в данном вопросе господин Хэкер, сэр Хамфри ответил, что министр "не в состоянии отличить СУПТОА от ААРНМУ".

Господин Бейкер тем не менее настаивал на оказании ему активной поддержки для успешного проведения упомянутой акции. Он объяснил это тем, что длительное пребывание в бездействующей больнице без каких-либо надежд на ее открытие в течение полутора лет по меньшей мере разлагающе действует на членов профсоюза, лишает их боевитости.

Сэр Хамфри полюбопытствовал, не лишился ли боевитости Билли Фрейзер. Господин Бейкер напомнил сэру Хамфри, что Билли Фрейзер числится совсем в другой больнице — саутуоркской. Но сэр Хамфри сообщил, что Билли в ближайшее время, возможно, будет переведен в больницу Сент-Эдвардс.

По мнению помощника генерального секретаря, господин Бейкер "принес добрые вести". "Мы многого сможем добиться в деле повышения заработной платы и условий труда наших товарищей в больнице Сент-Эдвардс, если сумеем поднять их боевой дух", — сказал он.

В заключение господин Бейкер рассказал о том, как сэр Хамфри проводил его до самых дверей кабинета, просил передать его наилучшие пожелания всем "соратникам по профсоюзу" и даже пропел две строчки из "Мы преодолеем".

Члены исполкома поручили господину Бейкеру в ходе будущих встреч присмотреться к сэру Хамфри повнимательнее: он либо готов изменить собственному классу, либо ведет двойную игру.

25 марта

(Продолжение дневника Хэкера. — Ред.)

Сегодня я наконец-то лично посетил больницу Сент-Эдвардс. И, должен заметить, сделал для себя немало открытий.

"Группа приветствия" — употребляю этот термин в самом широком значении, так как менее приветливых людей трудно себе представить, — встретила нас с Бернардом на ступеньках главного входа.

Нас познакомили с главным администратором больницы госпожой Роджерс и кошмарным типом по имени Билли Фрейзер, который отрекомендовался как представитель объединенного комитета шоп-стюардов. Госпожа Роджерс — красивая, аристократического вида дама лет сорока пяти, очень худая, темноволосая, с пикантной седой прядью — говорит так, будто во рту у нее каша.

— Очень рад познакомиться с вами, — сказал я Фрейзеру, первым протягивая руку.

— Свежо предание! — огрызнулся он.

Нам показали несколько пустующих отделений, а затем административные кабинеты, где царила атмосфера бурной деятельности, и, наконец, огромную операционную, в которой все было покрыто слоем пыли в палец толщиной. На мой вопрос о стоимости оборудования операционной госпожа Роджерс сообщила, что вместе с аппаратами радио— и интенсивной терапии все обошлось в два с четвертью миллиона фунтов.

Я поинтересовался, как она себя чувствует при мысли, что оснащенный по последнему слову комплекс бездействует вот уже больше года.

— Прекрасно! — бодро откликнулась она. — Здесь есть свои преимущества: продлевается срок службы оборудования, экономятся расходы на текущее обслуживание...

— Но ведь пациентов-то нет, — напомнил я.

— Нет, — радостно подтвердила госпожа Роджерс и добавила, что выполнение главной функции больницы не должно зависеть от наличия или отсутствия пациентов.

— Мне всегда казалось, что главная функция любой больницы — лечить больных, — заметил я.

— Управлять штатом в пятьсот человек — серьезное дело, господин министр. — В голосе госпожи Роджерс явственно зазвучали нотки обиды и раздражения.

— Да-да, конечно, но... что бы изменилось, если бы их здесь не было?

— Как что?

Она упорно отказывалась понимать меня. Это что, природная тупость?..

"Хватит с ними миндальничать", — решил я и прямо заявил ей о недопустимости подобной ситуации. Либо она открывает больницу для пациентов, либо я ее закрываю!

— Ну конечно же, господин министр, — поняв, что я не шучу, засуетилась она, — со временем, я уверена...

— Не со временем, а немедленно! — отрубил я. — Мы уволим триста ваших администраторов, а на их место возьмем врачей и медсестер, чтобы они начали лечить больных.

Тут в разговор вмешался Билли Фрейзер:

— Если вы пойдете на это, больница не сможет функционировать вообще.

— А сейчас она, по-вашему, функционирует?

— Это лучшая больница во всей стране! — срывающимся голосом выкрикнула госпожа Роджерс. — Ее выдвигают на премию Флоренс Найтингейл!

Я попросил объяснить мне, что это такое.

— Премия Найтингейл присуждается самой гигиеничной больнице района, — гордо заявила она.

Я мысленно попросил господа бога даровать мне терпение. А затем твердо повторил, что мое решение окончательно и бесповоротно: триста администраторов должны быть уволены, их места займут медицинские работники, и больница откроется для пациентов.

— Вы что, хотите сократить триста рабочих мест? — наконец-то дошло до проницательного Фрейзера.

До госпожи Роджерс это тоже дошло — и даже раньше. Но, по ее глубокому убеждению, пациенты для больницы — далеко не самое главное.

— Господин министр, ведь с таким количеством медицинских работников мы все равно не сможем делать серьезные хирургические операции.

Я ответил ей, что мне в высшей степени безразлично, какой хирургией они будут здесь заниматься. Пусть оперируют варикозное расширение вен, грыжу, аппендицит — лишь бы хоть что-то делали!

— Значит, вы намерены сократить триста рабочих мест? — с вызовом повторил Билли Фрейзер, видимо, все еще пытаясь уяснить для себя то, что остальные поняли десять минут назад.

— Да, намерен, — подтвердил я. — Больницы, господин Фрейзер, существуют не для трудоустройства членов профсоюза, а для лечения больных!

От злости он побагровел. Его поросячьи глазки засверкали классовой ненавистью. Он весь затрясся и, оплевывая свою клочковатую бороденку, заорал:

— Мерзавцы! Для моих товарищей это источник существования, а вы хотите лишить их работы! И еще имеете наглость твердить о каком-то обществе милосердия!

Скажу без ложной скромности: я сохранил полное спокойствие.

— Да. И в данном случае я склонен проявлять милосердие к больным, а не к членам вашего профсоюза.

— Мы объявим забастовку! — бушевал он.

Я не поверил своим глазам... или ушам? Его угроза показалась мне настолько нелепой, что я рассмеялся ему в лицо.

— Прекрасно! Объявляйте. Хуже от нее никому не станет. Объявляйте свою забастовку, сделайте милость. И чем скорее, тем лучше. Только не забудьте вовлечь в нее всех этих чиновников. — Я кивнул в сторону уважаемой госпожи Роджерс. — Тогда по крайней мере не придется им платить.

Мне кажется, мы с Бернардом ушли с поля боя бесспорными победителями.

В большой политике очень редко кому удается нокаутировать своих оппонентов, но уж если удается... Ни с чем не сравнимое чувство.

26 марта

Оказывается, я их отнюдь не нокаутировал. Как ни странно, фортуна очень быстро повернулась ко мне спиной.

Мы с Бернардом сидели у меня в кабинете и весело обсуждали наш вчерашний успех. Помнится, я еще заметил — весьма опрометчиво, — что угроза Билли Фрейзера насчет забастовки сыграла нам на руку.

Решили послушать новости. Бернард включил телевизор. Вначале шел разговор о том, как американцы снова давят на английское правительство с целью заставить его принять еще одну партию кубинских беженцев. А затем... Затем взорвалась бомба! На экране появилась мерзопакостная физиономия Билли Фрейзера, крикливо грозившего начать сегодня в полночь всеобщую забастовку работников лондонских больниц, если мы не отменим решения об увольнении части персонала больницы Сент-Эдвардс. Я был потрясен.

(Нам удалось получить копию стенограммы упомянутой передачи, отрывок из которой приводится ниже. — Ред.)

БИ-БИ-СИ ТВ

ВЕДУЩИЙ: ...Сегодня в полночь работники всех государственных больниц Большого Лондона начинают забастовку в знак протеста против решения об увольнении ста семидесяти вспомогательных работников больницы Сент-Эдвардс... У нас в студии профсоюзный активист Билли Фрейзер.

БИЛЛИ ФРЕЙЗЕР: Наша акция направлена против безработицы... Мы перекроем лондонским больницам кислород... Мы их полностью парализуем. Никаких переливаний крови, никаких операций — ничего! Все замрет до тех пор, пока обществу не вернут утраченное милосердие. Истинное милосердие!

КОРРЕСПОНДЕНТ: Но как же вы можете допустить такое по отношению к больным?

БИЛЛИ ФРЕЙЗЕР: Это допускаем не мы, это допускает господин Хэкер!

КОРРЕСПОНДЕНТ: Вам не кажется, что следовало бы хорошенько подумать, прежде чем столь жестоко наказывать ни в чем не повинных сограждан?

БИЛЛИ ФРЕЙЗЕР: Пользуясь предоставленной мне возможностью, хотел бы заверить вас и общественность страны, что мы не пожалеем усилий в поисках разумного решения вопроса...

В этот момент в кабинет вошел сэр Хамфри.

— О, вы смотрите! — вместо приветствия сказал он.

— Как видите, — процедил я. — Хамфри, вы же обещали договориться с профсоюзами.

— Я говорил с ними, но... — Он бессильно развел руками. — Что я могу? Конечно же, он сделал все возможное, в этом нет сомнений, но толку-то ровным счетом никакого.

— И как же нам теперь быть? Посоветуйте, — потребовал я. Однако, как выяснилось, мой постоянный заместитель пришел совершенно по другому поводу, причем столь же безотлагательному. Он принес еще одну бомбу, готовую в любой момент взорваться!

— Похоже, третейская комиссия во главе с сэром Морисом приходит к неблагоприятным для нас выводам, — сообщил он.

Кошмар! Но ведь, по словам Хамфри, сэр Морис — надежный, добросовестный человек. И к тому же хочет стать пэром.

— К сожалению, — пробормотал Хамфри, смущенно потупив взор, — он зарабатывает себе место в палате лордов и как председатель Объединенного комитета по размещению беженцев.

— Неужели беженцы дают больше очков, чем правительственные комиссии?

Он кивнул.

Я стал говорить, что на размещение новой партии беженцев у нас просто нет денег... Но в это время зазвонил телефон. Бомба номер три? Я снял трубку.

Увы, дурное предчувствие меня не обмануло. Старший советник премьер-министра в довольно резкой форме сообщил мне, что Номер десять видел выступление Билли Фрейзера по телевидению (под Номером десять он, естественно, имел в виду самого ПМ) и очень надеется на скорейшее разрешение конфликта мирными средствами. Я тоскливо размышлял над возможными последствиями этой недвусмысленной угрозы. А мой постоянный заместитель тем временем продолжал бормотать что-то о набившей оскомину проблеме кубинских беженцев.

— Сэр Морис был бы полностью удовлетворен, если бы мы смогли разместить хотя бы тысячу человек, — донеслось до моего слуха.

Я собирался в очередной раз объяснить ему, что на поиски или строительство гостиницы на тысячу мест у нас нет ни времени, ни денег. Как вдруг... Эврика!

Тысяча беженцев, которым некуда податься. Тысяча мест. Полностью укомплектована больница. Нет, господь все-таки не оставил меня!

Сэр Хамфри, конечно же, сразу понял мой гениальный замысел, однако сделал вид, будто он ему не по душе.

— Господин министр, — напыжился он, — в больнице Сент-Эдварде установлено самое современное оборудование, стоящее миллионы фунтов. Она строилась дня больных англичан, а не для здоровых иностранцев! Список наших сограждан, ожидающих очереди в больницу, растет не по дням, а по часам... С финансовой точки зрения было бы крайне безответственно использовать вложенные средства подобным образом...

Я прервал поток этой лицемерной, ура-патриотической чепухи:

— Да, но как в таком случае быть с третейской комиссией? Разве вы сами не сказали, что благоприятных выводов от сэра Мориса ждать не приходится?

Сэр Хамфри на секунду задумался.

— Пожалуй, вы правы, господин министр.

Я распорядился немедленно отменить решение об увольнении вспомогательных работников больницы Сент-Эдвардс, сообщить сэру Морису о нашей готовности передать совершенно новую больницу на тысячу мест его беженцам и довести мое решение до сведения средств массовой информации. Полагаю, теперь все будут счастливы!

Бернард спросил меня, не хочу ли я сам составить текст пресс-выпуска. Правильное и своевременное напоминание.

— Пишите, — я начал диктовать. — "По мнению господина Хэкера, это нелегкое решение, но оно необходимо, если мы, британцы, хотим заслужить право называться... обществом милосердия".

Закончив диктовать, я спросил, разделяет ли сэр Хамфри мою точку зрения.

— Да, господин министр, — ответил он.

Мне в его голосе даже почудилось восхищение.

2009