|
|
ГОТИКА
Плачут ветры или дети. То ли скрип небесных сосен,
То ли ржавые качели их тревожат, бой часов.
Лифта сетчатые клети застревают. Ночь и осень
К нам ворвутся неизбежно с перекличкой голосов.
Нас ведет полифония, по спирали и по кругу,
За границу мутных стекол, на чужие этажи,
Я надеюсь, свет мой ясный, мы еще нужны друг другу.
Тема Моцарта иль крики, что же это, подскажи?
Я скажу тебе сегодня: для сомненья есть причины,
Репетицией пожара здесь не ведает никто.
Я скажу тебе точнее: плачут взрослые мужчины,
Если женщины уходят, позабыв надеть пальто.
Переждем, пока аккорды разрушают эти своды,
А в долинах грез и пауз равнодушна ртуть озер,
Время есть, покуда длится наша частная свобода,
Превращаясь в зазеркалье, где стоят оркестр и хор.
Мы уйдем, а нам вдогонку — «Lacrimosa dies illa»!
Как единственная правда, как случайное кино.
Я люблю тебя так больно, что завидуют могилы,
Lacrimosa, lacrimosa, lacrimosa, lacrimo...
ОДЕССА
Тупиковой улицы
Краткая струна,
Домик, будто устрица
В зелени вина.
С поводом, без повода,
В неурочный час,
Телефонным проводом
Возвращаешь нас,
Светом над верандою,
Еврейским говорком,
Ёлочной гирляндою
Над дверным звонком.
Спето ей и сказано:
Можно без крови
Быть военнообязанным
Выбранной любви.
«АХАШЕНИ»
Посвящается Указу 1986 года
Спасите вино «Ахашени»!
Мне жаль и другие, но в нем
Сплетаются древние тени
И кровь наполняют огнем.
Не трогайте бочки в подвалах,
Не жгите плантации, нет.
На наших просторах немалых
Хватает несчастий и бед.
Не слышат... Все ближе морозы,
Бледнеет зеленый наряд.
Сцепившись, последние лозы,
Как перед расстрелом стоят.
СКРИПАЧКА
В футляр не брошено ни цента,
И гулок переход, как храм.
Ты кубок третьего концерта
Даешь отпить его врагам
И разбиваешь взмахом скрипки,
Прижатой к бархатной щеке,
С нагой младенческой улыбкой,
Непостижимо, налегке,
Как будто муки нет и ада,
В пыли моих библиотек, —
А только желтый свет над садом,
В окне, открытом не для тех.
К всеобщей чести, в третьей части,
От глаз языческих спасен,
Мне Людвиг Ван приносит счастье
Из глухоты своих времен,
На глубину сто двадцать метров,
Где только рельсы и вода,
И с каждым тактом непропетым
Грохочут метропоезда.
ГЕТТО
На улице Святого Марка
В твоих кварталах и предместьях,
Где спят шоферы и товарки,
Нас узнают, когда мы вместе.
Но ветер по сердцу, как бритва,
Когда распахнута ограда:
Ни заклинаньем, ни молитвой
Нам не помочь гостям из сада.
Они толпой вослед плетутся,
Узнав, куда пойдут вагоны.
Мигая, семафоры гнутся
Перед посадкой в эшелоны.
Вон дети с мятною конфетой
Из довоенной синагоги,
Старуха с мятой сигаретой,
Хасид глухой и одноногий...
Мы ловим пыльными губами
Июньский дым и запах лета,
Но лета нет, над берегами
Который год пылает гетто...
Трубач играет беззаботно,
Плывут зонты под старой аркой,
И дождь смывает позолоту
На куполах Святого Марка.
ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ВАЛЬС
Все, что спасало, терпело, могло, —
Нынче стекает водой на стекло.
Ветер по жести, скамейка, гамак.
Там парусиною плещется страх,
Отзвуком грома, сверканьем зарниц,
Отшелестевших под лампой страниц.
Вещей гармони родной говорок,
Дай нам еще дополнительный срок!
Он вызревает на ветках в саду,
Где в ожиданье торчим на виду
С ветхим зонтом, под дождем, у тропы
От одиночества — и до толпы.
Красной геранью гордится окно.
Только ему без тебя все равно
Не угадать этот путь на перрон,
Крик электрички и грязный вагон,
Тот, что прочтет, равнодушен и слеп,
Наших детей, не родившихся, рэп.
НЕМОЕ КИНО
1.
Когда это с нами случилось?
Сомненье, давленье и смрад,
На августейшую милость
Закручен лихой маскарад.
И маску накинув проворно,
Приклеив усы на лицо,
Повторно, повторно, повторно
Снимали с гвоздя ружьецо.
Крутили в саду граммофоны,
В церквях подносили розан,
В открытом кафе солдафоны
Потягивали нарзан.
Свобода речей и собраний,
Листовок, газет, грабежей,
Еще далеко до восстаний,
Но близко до длинных ножей.
В Тифлисе школяр на коленях
Усердно молитву творил.
«Знаменье комет и затмений», —
Пугаясь, народ говорил.
Стреляли в монарха красиво,
Точили штыки и клинки,
И пили легальное пиво
В Швейцарии большевики.
2.
Век прожит наотмашь, на вырост,
Какой, не заметил никто.
Полковники в летнюю сырость
Меняли шинель на пальто,
Мятежную длили погодку,
Прогулку с напалмом в Кабул,
Живую посольскую водку,
Кровавый гвардейский загул.
У них ничего не случилось.
И шансы, как гильзы, равны.
Кто загодя сдался на милость,
Отпущены и прощены.
Но гарью, и тленом, и прахом,
Опять застилает глаза.
Хоть шпили замедленным взмахом
Указывают на образа.
Случилось, случилось, случилось!
Пророка в отечестве нет.
Утопия не получилась,
Оставлен последний завет.
Непрочный, как мост под ногами,
Он в памяти вечно храним
Судьбой и двумя берегами,
Где мы в ожиданье стоим.
ГРУЗИНСКИЙ БЛОКНОТ
Нугзару Мгалоблишвили
1. АТЕНИ
Как пламенеют георгины,
В кривом и узеньком дворе.
И дверь в просветах паутины
Распахнута, и на горе
Видна дорога до погоста,
Куда покойника снесли.
Ореховый, непрочный остров
В раздорах неба и земли.
Там до сих пор земляк чугунный
Пугает птиц и лошадей,
И с постамента ночью лунной
Хрипит: «Ужо я вас, б....й!»,
Ему мерещится измена,
Подсчет последних голосов
На съезде, выстрелы, сирены
Между надгробий и лесов.
Что до него моим соседям?
Сидят за струганным столом,
И дом усталый к их беседе
Прислушивается с трудом.
И дольше века согревает
Им душу юное вино.
На флейте девочка играет
И вечность смотрится в окно.
2. УЩЕЛЬЕ МАРИИ
Подъем — и ступени глухие
Уводят в заброшенный зал.
Сиони в ущелье Марии
Мне старый грузин показал.
Алтарь в изголовии храма,
Иголки лучей из бойниц.
Причудливая панорама
Святых из районных больниц.
Суровая серость и сырость,
Ушедших веков толкотня.
Последняя божия милость,
Последние проблески дня.
|
|
