• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• ФОРУМ
• Реализация
• Реклама
• Предприятие

Голубей ненавижу — мерзкая птица.
То ли дело — вороны!

В жизни каждого из нас есть своя ворона,
рано или поздно, но есть,
и только спустя годы мы понимаем,
если доживаем,
что для нас значила эта птица,
птица сумеречная, птица вещая.

Эстетка.

Она была сентиментальной и привязчивой и легко привыкала к сложившимся жизненным обстоятельствам. Именно поэтому, найдя однажды спокойное и нешумное место — она прожила на нем более двух десятков лет. Спокойное место называлось длинно и торжественно: «Ордена Ленина, Краснознаменная Военная академия связи имени Семена Михайловича Буденного».

Не баран чихнул.

Эстетка — это ворона. Именно Дама — умная и элегантная, в черном атласном с металлическим отливом платье. Это вам не какой-то там люмпен-ворон с серыми подпалинами.

Звали ворону Азой.

Правда узнала она об этом не сразу, а как раз во время истории, которую мы, уважаемый читатель, и собираемся Вам поведать.

Даже по вороньим меркам ворона эта была большой оригиналкой и модницей. И, конечно же, любительницей и коллекционершей совершенно бесполезных для других птиц предметов: осколков зеркал, цветных стеклышек, монет, ярких фантиков и мелких кулечков от импортных чипсов. Они, эти кулечки, первую неделю пахли так умопомрачительно вкусно, что ворона, отдыхая в гнезде, неизменно засовывала в один из них свой клюв — и, оставив снаружи бдительно открытый черный глаз, надолго замирала, отключившись от забот и мыслей. Она вдыхала душистый запах чипсов и мечтала о счастье.

Счастья у вороны никогда не было.

Она и замуж-то вышла как-то спонтанно. Непродуманно и несолидно.

Весна в тот год была необычайно ранняя. Стоявшие до того голыми деревья — как-то разом оделись в дымку свежих светло-зеленых листочков, а взбесившееся солнце жарило так, что парили еще непросохшие лужи, и таявший на крышах снег восторженно исходил бриллиантовой капелью.

Вороньи свадьбы совпали с кошачьими. Днем коты мирно щурились на солнце, а по вечерам — орали на манер самураев и вступали в поединки. Так вовремя разбросанная ими там и здесь шерсть сделала аврально отремонтированные вороньи гнезда удивительно уютными. В этот раз гнезда немного попахивали кошатиной, но вороны — умные птицы и на такие предрассудки не велись.

Пора было заводить воронят. И тут подвернулся он — красивый, галантный и беззаботно веселый. У него был удивительно нежный тембр голоса.

— Карррсавица!!! — говорил он и для убедительности переступал с лапки на лапку.

Вороне казалось, что он вальсирует.

А когда однажды ее нежданный кавалер, ненадолго отлучившись, откуда-то принес, а затем размочил в луже корочку сдобной булки и положил ее прямо перед ней — она поняла, что потеряла голову.

Свадьбу сыграли тут же. Сразу же, как только она съела подаренное угощение и почистила клюв.

Когда ворона уже целую неделю сидела на трех серо-зеленых яйцах и чувствовала, как в них, набирая силу, зреет новая жизнь — ее любвеобильный супруг сделал то же самое для кокетливой пустышки из гнезда на тополе за забором. И размоченную корочку, и — серо-зеленые яйца.

— «Он, наверное, решил жить «на два гнезда»… — грустно, но без злобы подумала ворона.

Коварного двоеженца в лично построенное гнездо она больше не пустила.

Драться с соседкой за столь никчемного супруга ворона не стала. Она только наскоро слетала за забор — к злополучному тополю. Посмотреть на соперницу.

Ничего особенного в разлучнице не было. Совершенно молоденькая ворона, как-то косо и неумело сидя на яйцах, смотрела на нее перепугано и виновато.

— Курррва! И дурра!!! И кавалеррр твой — дурррак! — коротко подытожила ворона и улетела назад, к ненадолго оставленной кладке.

Она разочаровалась в мужчинах.

Потом случилось многое.

Брошенная семьей выпускников одичавшая сиамская кошка сожрала ее вылупившихся птенцов — двух девочек и мальчика. А бывший муж улетел на разведку к открывшемуся на другом конце города хлебокомбинату, да так назад и не вернулся.

Оставшуюся жизнь ворона решила посвятить себе.

Она решила жить со вкусом и в свое удовольствие.

Замуж она больше не пошла.

***

Продуктов на помойке возле академического общежития было более чем достаточно. Лет сорок назад, когда тылы академии отгородили основательным бетонным забором, стае пришлось выдержать целую битву за этот неиссякаемый источник пропитания. Прилетевшие от самого залива наглые чайки посчитали, что раз между вороньими гнездовьями и мусорными контейнерами возник забор, то теперь и они могут предъявить права на это «хлебное» место.

Теперь боевые действия были позади, и чайки вели себя вполне сносно.

После завершения птичьей войны вопрос пропитания у академических ворон больше никогда остро не стоял, и время для досуга и всевозможных увлечений у них оставалось более чем достаточно. Не зря, именно по этой причине, вся птичья округа считала их самыми умными.

Жить как ни в чем ни бывало, в том, некогда разоренном кошкой, гнезде, ворона не смогла. Она устроила в нем личный музей. Для себя она построила новое жилище — двумя ветками ниже.

По вечерам, когда она постепенно засыпала и, спрятав под левое крыло клюв, косила оставшимся снаружи правым глазом вверх, то в закатном небе видела свое первое, плотно забитое сокровищами, жилище.

Раз в две недели ворона устраивала своим сокровищам ревизию.

Потерявшие прежний блеск и не имевшие никакой особой истории экземпляры она, скрепя сердце, раскладывала на плоском навершии бетонного забора. Просто так раздавать свои драгоценности не позволял инстинкт — могли посчитать идиоткой.

В ее коллекции были все мыслимые и немыслимые сокровища.

Коллекция — и ее ценность — в глазах самой вороны росли каждый месяц. У нее было все. Даже сережка с красным камушком, обручальное колечко, две чайные ложки и командирские часы. После того, как она, ловко расстегнув ремешок, сняла их с руки мертвецки пьяного капитана — они еще двое суток тикали, веселя свою новую хозяйку.

Часики, несомненно, приходились дальними родственниками местным воробьям. Во всяком случае «чикали» они точно так же, как чирикали эти непоседы. Только гораздо тише.

На второй день часики умерли: то ли от голода, то ли затосковав по старому владельцу.

Ворона попробовала их потрясти — чтобы проснулись. Но, как оказалось, они умерли навсегда.

Два дня ворона принюхивалась к умершим часикам.

А вдруг — протухнут?

Но потом успокоилась. В конце концов — остальные ее сокровища совсем не тикали, но ничего такого с ними не случалось.

Со временем в музейном гнезде остались только солидные, действительно ценные вещи из блестящего не тускнеющего металла. С так нравившимися ей прежде фантиками ворона распростилась окончательно.

Яркие пахучие кулечки из-под чипсов она теперь приносила только в жилое гнездо. И то — ненадолго.

Когда запах из кулечка выветривался, ворона его безжалостно выбрасывала. Нет, не под своим деревом, возле гнезда. Тут, в этом вопросе, она была аккуратисткой. Она относила испортившийся кулечек к мусорному контейнеру и оставляла его там, среди прочего, никому не нужного мусора.

Еще вороне нравились кокарды.

Всегда. Очень нравились. Но, к ее досаде, в ее коллекции — ни одной кокарды не было. И не удивительно. Огромную тяжелую фуражку, да еще с чьей-то, явно не согласной с этим самоуправством головы было не унести. А каким образом можно умудриться выковырять это чудо из приглянувшейся фуражки, не снимая ее с головы офицера — ворона никак не могла сообразить. Не убивать же служивого из-за какой-то кокарды?!

Жизнь научила ворону не торопиться. И вот настал звездный час! Вороний Бог услышал ее молитвы! В состав формы одежды офицеров ввели пилотки!

— «Это совсем другое дело!» — подумала ворона и стала выбирать подходящую кокарду. Абы какую жестянку ей не хотелось. Ей нужна была КОКАРДА! То есть — предмет с историей. Нужен был раррритет! (вороне очень нравилось это слово — в нем было столько приятных для вороньего слуха букв «Р-р-р-р»!)

— Рар-р-ритет! — кричала она с ветки облюбованного ею дуба на проходящих по асфальтовой дорожке офицеров.

Офицеры — не отзывались.

Некоторые из них все же поднимали головы, но на контакт не шли. Они смотрели на нее тусклым рыбьим взглядом, а это, конечно же, было совсем не то. Рыбу, и все с нею связанное — ворона не любила. Она даже всегда уступала следившим за ее личной помойкой крикливым и прожорливым чайкам лично найденные в контейнере селедочные головы.

***

В этот день у вороны были предчувствия: клюв немилосердно чесался, а саму ее так и тянуло перелететь на нижнюю ветку — туда, где проходила узкая асфальтовая дорожка, по которой слушатели спрямляли путь из академии к общежитию и обратно.

Майора в темно-зеленой пилотке, шедшего среди нескольких своих товарищей и со смехом что-то им рассказывавшего, она отметила сразу. Ей понравились и он сам, и его кокарда. Что-то в них было. Такое.

Дело оставалось за малым.

За кокардой.

Дождавшись, когда они подойдут поближе, ворона перелетела на самую нижнюю ветку и, не мешкая, заявила о своих правах:

— КарррКарррда!!! — потребовала она и, наклонив голову влево, уставилась на отмеченного ею майора правым, «волшебным» глазом.

Она знала, что вот так, в профиль — и именно справа — она неотразима.

Интуиция ворону не подвела: майор немедленно остановился, поднял голову и, увидав ее, умницу и красавицу, спросил на-человечьем:

— Чего тебе, красавица?

— КарррКарррда!!! КарррКарррда! — обрадовано зачастила ворона.

— Каррр? — довольно похоже, но совершенно на непонятном наречии каркнул майор.

Его товарищи рассмеялись, а ничего не понявшая ворона на всякий случай переспросила:

— Каррр-рр-р?

— Карр-хр-хр!!! — опять совершенно нечленораздельно ответил майор.

Его попытки говорить на-вороньем выглядели совершенно бестолковыми, но то, что он шел на контакт — обнадеживало.

— КарррКарррда! КарррКарррда! — еще раз попыталась вразумить владельца заветного сокровища ворона.

— Карррсавица! — вдруг совершенно четко произнес майор. — Карррсавица!

Это было чудо! Он говорил на-вороньем! Ворона от изумления даже опрокинулась и не удержалась на ветке. Спохватившись, уже в воздухе, она расправила крылья и, шумно выражая свой восторг, виртуозно описала безупречный круг над самыми головами офицеров.

— К-Уррра! К-Уррррра!!! — радовалась она. — Офицерррры!!!

— Саня! — заметил один из майоров владельцу кокарды. — Ты, наверное, ее своим передразниванием оскорбил нечаянно. Смотри, как она разошлась!

Понимавшая по-человечьи ворона говорить на этом сложном для птичьего произношения языке совершенно не умела, и поэтому она не нашлась, как ей поддержать такого галантного майора. Она только пару секунд подумала и с укоризной заметила его ничего не понявшему товарищу:

— Дурррак! — а про себя подумала, — «И какарррда у тебя, дурррака — дрррянь!!!»

С обеда майор возвращался один.

— КарррКарррда? — напомнила ему ворона.

Тот вскинул голову, улыбнулся и, коротко козырнув настырной птице, прошел мимо.

— Каррраул! — всполошилась ворона. — Каррамба! Кррругом крррах!!!

Майор удалялся, не оглядываясь. Он только нехотя махнул ей рукой.

И тогда ворона решилась.

Она быстро прикинула расстояние до майора и сорвалась с ветки. Чтобы не спугнуть добычу, она только едва расправила крылья и совершенно не махала ими. Как филин на охоте. Скорость вблизи от майора ворона успела набрать более чем крейсерскую, и поэтому, когда она, выпустив вперед лапы и притормозив парочкой взмахов широко раскинутых крыльев, схватила находившуюся на голове майора пилотку — то немного промахнулась. Захват получился не совсем удачным. Да что там — не совсем?!

…Совсем неудачным!

Оказавшаяся неожиданно тяжелой пилотка сначала потянула ворону вниз, а затем и вовсе выскользнула, неприятно царапнув кокардой по подушечке среднего пальца на правой лапке.

После того, как пилотка выпала, ворона еще метра четыре пролетела в том же направлении. По-инерции. Притормозив, она уселась на самом краю пешеходной дорожки и незамедлительно развернулась в сторону оброненной пилотки. За это время подвижный, как ртуть, майор уже успел оказаться возле своего головного убора. Он наклонился, крепко схватил пилотку правой рукой, и они встретились с вороной взглядами.

— Каррркой ударрр! — с досадой заметила она.

— Что, подруга — не удалось? — улыбнулся ей майор. И, немного подумав, добавил на-вороньем: — КарррКаррда, карррсавица?

— КарррКаррда! — потеряно подтвердила ворона.

— Завтра, утром! — пообещал майор и снова улыбнулся. — Прямо сейчас — не могу. Я — командир. Пример для всех прочих. Мне форму одежды — ну никак нельзя нарушать. Игра у нас такая. По правилам.

В обещанную майором кокарду ворона поверила сразу же. А от его улыбки ей вдруг стало очень хорошо и спокойно на ее вороньей душе. Ей уже давно хотелось кому-нибудь верить.

Она подпрыгнула, словно аплодируя, захлопала крыльями, взмыла свечой вверх и вскоре оказалась на ветке ближайшего к месту событий дерева.

— Смотррри, командиррр! — на всякий случай предупредила она, сложив крылья и устроившись поудобнее. — КарррКаррда! Утррром!!! Игррра! По-пррравилам!

Вечером, засыпая, ворона думала о майоре.

— «А он — очень даже ничего», — решила она.

В будние дни, за исключением понедельника, в который проводился академический развод, слушатели появлялись на территории академии не раньше 8-30.

Но, береженого бог бережет, и ворона, опасаясь проглядеть своего благодетеля, заняла место на излюбленной ветке загодя — в 7.00. До 8.00, когда наряд ВОХРа пришел открывать КПП, она вся изнервничалась и даже успела продрогнуть.

— Барррдак! Быстрррее, старрричье! — пристыдила она копавшегося с ключами ВОХРовца и несколько раз громко каркнула просто так — то ли разминая голос, то ли тренируя местное эхо.

Обещавший кокарду майор появился в 8-30. Он целеустремленно, не оглядываясь по сторонам, пересек КПП и двинулся в направлении тыльного входа в здание академии.

— КарррКарррда! — напомнила о себе и своей просьбе ворона.

— А, красавица! — обрадовался ей майор. — Слазь! Вот тебе обещанное сокровище!

Он сунул руку в карман куртки, присел на корточки и уже так, сидя, разжал извлеченную из кармана ладонь.

На его ладони, поблескивая в лучах утреннего солнца, лежала кокарда.

Что-то в ней было не то.

Ворона слетела с дерева и, спланировав, села напротив майора.

Сделав пару осторожных шагов, она остановилась в полутора метрах от него. Ближе не пустил инстинкт. Вытянув шею, она еще раз сравнила две кокарды: лежавшую на ладони майора и пребывавшую на его пилотке. Результат сравнения ей не понравился, и она отрицательно помотала головой. Затем нахохлилась, явно не зная, что же ей предпринять в этой ситуации.

Видя, что птица никак ни на что не решится — майор осторожно протянул ладонь с кокардой вперед и вниз. Когда его ладонь коснулась асфальта, он слегка повернул ее, и кокарда скатилась на дорожку.

Убрав руки за спину, майор неподвижно замер, всем своим видом демонстрируя личную незаинтересованность в дальнейших событиях.

Делать было нечего.

Осторожно, приставными шагами, ворона приблизилась к оставленной кокарде и, по устоявшейся привычке, внимательно оценила ее никогда не ошибающимся правым глазом.

Кокарда на пилотке — была лучше!

Определившись, ворона подхватила клювом предложенную ей «подделку» и высоко подбросила ее вверх. Кокарда, несколько раз кувыркнувшись в воздухе, приглушенно звякнула и упала возле ее левой лапки. Сдерживая раздражение, ворона щелкнула клювом, в два прыжка настигла упрямую железку, и… описав широкую дугу, та оказалась далеко в стороне от дорожки на перезимовавшей прелой листве.

— КарррКарррда! — с обидой и угрозой напомнила майору о его обещании начавшая выходить из себя птица.

— Успокойся, глупая! — наконец понял ее майор. — Держи, раз уж ты такая упрямая!

Он снял с головы пилотку и стал отворачивать ее край, пытаясь добраться до разогнутых в стороны металлических усиков кокарды.

— Упрррямая! — подтвердила ворона, переступая лапками и мотая головой.

Извлеченную из головного убора кокарду майор из рук не выпустил. Он протянул ее на раскрытой ладони и замер.

— Упрррямая! — напомнила ему еще раз ворона, и, на всякий случай, распушила веером хвост.

— Я — тоже упрямый! — не сдался майор. — Или берешь свою цацку из руки, или — гуляй, красавица, без кокарды!

— Грррабят! — пожаловалась растерявшаяся от напора офицера его крылатая собеседница.

— Не дури! Бери, раз разрешаю! — так и не сжалился майор.

— Пррропаду! — предупредила ворона и все же решилась: — Беррру!

Она боком, часто переступая лапками, постоянно останавливаясь и оценивая обстановку, приблизилась к руке офицера.

Тот продолжал сидеть, совершенно расслаблено и безучастно.

Приблизившись, ворона некоторое время постояла возле самых его ладоней, прислушиваясь к собственным ощущениям и к своей интуиции.

Интуиция молчала, а из ощущений — преобладало крайне редкое для нее всепоглощающее спокойствие.

От руки майора вкусно пахло яичницей, и для вороны это стало последним доводом.

Немного присев, она осторожно потянулась к лежащей на ладони кокарде. Ей показалось, что прошла целая вечность до того момента, как ее клюв судорожно щелкнул, и в нем оказалось вожделенное сокровище.

Ворона отпрыгнула — раз и еще — и взмыла в воздух.

Тем временем майор подобрал лежащую на листве кокарду, укрепил ее на пилотке и этой же пилоткою весело помахал наблюдавшей за ним птице.

— Пррриходи! — неожиданно для себя самой крикнула ворона.

— Завтра! И корочку принесу! — ответил ей майор.

Утром следующего дня, когда майор вместе со своими друзьями шел на занятия, с заблаговременно занятого вороной наблюдательного пункта раздалось радостное:

— Карррмандиррр!!! Корррочка!

— Карррсавица! — поздоровался с нею майор на-вороньем, а его товарищи рассмеялись.

— Саша! — заметил один из них. — По-моему, это та самая ворона, которая тогда тебя ругала! Умная птица! Теперь не отстанет! Я читал — у них совершенно феноменальная память! Не дразнил бы ты ее — вдруг в глаз клюнет? Как потом девушкам подмигивать будешь?

— Не клюнет! — ответил майор и подмигнул вороне вполне целым и здоровым глазом, а затем достал из кармана пшеничный сухарик и добавил на вороньем: — Корррочка, карррсавица!

Ворона незамедлительно сорвалась с ветки, и уже через пару мгновений пыталась поудобнее устроиться на плече у майора. Ее лапки соскальзывали с пристегнутого к куртке погона, и птице пришлось сначала пошире развести пальчики, а затем с силой вонзить их в шаткую опору.

Майор поморщился, привыкая, и протянул вороне обещанную корочку. Та ловко перехватила угощение, но, к окончательному изумлению и без того оторопевших спутников майора — осталась сидеть у него на плече.

— Тихо, мужики! — сквозь сжатые зубы предупредил их майор и осторожно двинулся в сторону учебного корпуса.

Чуть приотставшие от него товарищи могли наблюдать достойную удивления картину: на плече их мерно шагавшего товарища, подобно ловчей птице на облучке седла средневекового охотника, сидела ворона. Сырного цвета сухарь, крепко зажатый в ее клюве, и сама слегка пружинящая лапами птица — мерно покачивались в такт с шагами офицера.

У входа в академию майор с сожалением остановился.

— У тебя имя есть, красавица? — спросил он ворону.

На известный со времен дедушки Крылова прием ворона не купилась. Немного подумав, она только нахохлилась, распустила веером хвост и немного присела, еще крепче вцепившись в выскальзывающий из захвата погон.

— Аза! — вдруг сказал майор. — Я буду звать тебя Азой! … Понятно?

Пригнувшаяся было, ворона выпрямилась, явно вслушиваясь в звучание произнесенного имени.

— Аза! — повторил майор. — Ты теперь — Аза! … Ну? Давай, лети! А то у меня занятия! Пора!

Словно почувствовав, что разговор окончен, обретшая человеческое имя птица сорвалась с плеча майора и, не выпуская из клюва корочки, быстрыми взмахами устремилась в сторону своего гнездовья.

— Что это было? — спросили майора его пришедшие в себя сослуживцы.

— Что-что?.. — улыбнулся им майор. — Я теперь — вороний поп. Красивым птицам имена, как видите, раздаю, пшеничной корочкой причащая! — и, немного помедлив, добавил: — Знаете, мужики, я Павлова, того, который академик и физиолог — с детства терпеть не мог.

— «Животные — неразумны! Инстинкты, рефлексы»… — старческим надтреснутым голосом произнес он. — Дурак он, этот Павлов, хотя и академик!

В последующие дни, по утрам, ворона Аза неизменно встречала майора и «каталась» на его плече до тыльной двери старого учебного корпуса. Получив в конце поездки ставший ритуальным сухарик, она бережно несла его в жилое гнездо и с наслаждением съедала. Ей почему-то казалось, что у этих сухариков совершенно необыкновенный, не похожий ни на что другое, какой-то домашний запах и вкус.

Месяц спустя, обнаружив, что, в течение рабочего дня, майор все же иногда появляется на территории академии, Аза стала сопровождать его и днем.

Иногда она просто перелетала с одного дерева на другое, вдоль пути следования своего нового друга. Иногда — с гордым и независимым видом — ехала у него на плече. Ее совершенно не смущал тот факт, что корочку в неурочное время она не получала. Она знала, что корочки и прочая вкуснятина живут у людей в домах, и попадают в мусорные контейнеры только в исключительных случаях. Когда провинятся. К примеру — зачерствеют, или ненароком подцепят горькую черно-зеленую плесень.

Ее майор был хорошим хозяином. Он строго следил за своими корочками, и они у него никогда ничем таким неприятным не болели.

Азе нравились их с майором отношения. К немалой радости его товарищей она даже научилась произносить свое имя:

— Кхаззза! — отрывисто и немного хрипло «пугала» она слишком близко подходивших к нему офицеров, заявляя о неприкосновенности своих прав на его дружбу.

Как-то незаметно для себя самого майор привык ежемесячно менять истрепанный птичьими лапками правый погон. Борясь с вытянутыми из куртки вороньими коготками зацепками, он стал носить с собой маленькие маникюрные ножнички.

Незаметно наступило лето.

Майор отправил свою семью на Украину. К теще.

Шла подготовка к сдаче сессии, и он стал просиживать в академии допоздна.

Аза даже заскучала без их, уже ставших привычными, частых ежедневных встреч и без неспешных прогулок на таком уютном плече.

***

Социализм — это учет и контроль. А теща — это гремучая смесь народного контроля и таможенного терминала в одном флаконе.

Теща приехала к майору на третий, после отъезда семьи, день.

Ранним утром.

Она открыла дверь его комнаты изъятым у жены ключом и притаилась в засаде.

Придя в общежитие с соскучившейся птицей на плече, майор обнаружил в своей комнате совершенно досадное и абсолютно необъяснимое присутствие пожилой потной женщины.

— Привет, зятек! — сказала пожилая потная женщина. — Не рад?

Судя по перекосившейся физиономии обозванного «зятьком» майора, он был не рад. Ворона сразу же почувствовала его изменившееся настроение и нахохлилась.

— А что это за страхолюдина на тебе сидит? — скривилась ответно теща и, безо всякой логики, перешла к главному: — Ты, кстати, не хочешь «налить» маме?.. За встречу?

Теща любила выпить.

— Здравствуйте, Вера Тихоновна, — предельно исчерпывающе ответил майор на все ее вопросы и проблемы, переобулся в тапки и двинулся к холодильнику.

— Кхаззза! — все же представилась теще ворона.

Она была воспитанной птицей и понимала, что в гостях надо вести себя прилично.

Не обращая внимания на тещу, майор прошел к холодильнику, открыл его и достал тарелку с крупно нарезанным сыром.

— Здесь будешь обедать, или домой понесешь? — спросил он Азу.

— Ты что, собрался эту погань кормить? — возмутилась теща. — Возишься со всякой пернатой швалью, а у самого гости до сих пор не кормлены, и не поены!

— Грррубо! — заметила ей ворона и, покосившись на сыр, решила: — Беррру!!!

— Вы, Вера Тихоновна, своей несдержанностью мне всех друзей распугаете! — отметил майор и, не торопясь, принялся скреплять кусочки сыра разломанной пополам спичкой.

Обиженная в лучших чувствах теща сняла с ноги тапок и двинулась, было, в его направлении, но Аза, уловив ее движение, мгновенно развернулась на плече у майора и, на манер разъяренной кошки, зашипела на потенциальную обидчицу своего благодетеля.

Теща выронила тапок и завизжала.

Когда майор открыл ведущую на отсутствующий балкончик дверь и выпустил наружу крепко зажавшую в своем клюве сыр птицу — негодование его тещи уже превысило критическую массу «Урана-237».

— Говоришь, друзей твоих пугаю? — зловеще начала она и тут же, поддавшись собственному темпераменту, сбилась на истеричную скороговорку: — Друзья — это у кого можно денег занять! А ты — сам голодранец, и друзья у тебя такие же!!!

С переменным успехом милая беседа майора и тещи длилась довольно долго.

Вера Тихоновна иссякла только глубоко за полночь.

***

Пару лет спустя майора распределили в далекий город на юге России.

После его отъезда на вершине одного из деревьев возле офицерского общежития можно было заметить неподвижно сидящую птицу. Проходили дни, но скорбящая фигурка вороны чуть ли не каждый день подолгу маячила на ветке одного и того же тополя, будто на посту.

Потом, поздней осенью, наступили небывало сильные морозы.

На территории академии несколько насквозь промерзших деревьев, не выдержав, лопнули по всей длине. Среди них был и дуб с двумя вороньими гнездами. К весне его повело под собственным весом, и в один из ветреных дней он, надломившись у комля, рухнул.

Рассыпавшиеся из одного из гнезд монетки и бусинки быстро подобрали окрестные мальчишки.

Их любопытство и всеведение — никогда и нигде не признают никаких границ и заборов.

Кокарды среди рассыпавшихся сокровищ не было.

2008