• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

Примечание модератора. Письма XIV и XV в нашем источнике отсутствуют.

...Чтобы подойти в наших рассуждениях к вопросу, о котором непосредственно будет идти речь, следует сразу оговориться, что парламенты никогда не прерывались надолго, как ни одно из сословий не лишалось своих прав, хотя осуществление этих прав могло временами наталкиваться на препятствия. Напротив, в скором времени парламент обрел почти ту самую форму, которую он сохраняет и поныне,— он строится на тех же общих принципах и служит тем же целям.

Когда я говорю, что парламент во все времена был почти таким же, каким мы его видим сейчас, я не собираюсь вдаваться в мельчайшие подробности, изучение которых требует от ученых длительного времени и больших усилий, но, в конце концов, приносит им так же мало подлинных и полезных знаний о нашей конституции, как и самым темным и невежественным людям на земле. Я предлагаю вашему вниманию одно-два кратких рассуждения об имущественном положении и силе трех сословий, из которых и состоит наш парламент, о том, какое положение они занимали раньше и каково их положение теперь, ибо, хотя в те дни, как и сейчас, наши парламенты включали короля, лордов и представителей простого сословия, однако разная по значению роль каждого сословия в управлении государством в разные периоды и составляла суть различий в структуре парламента; проанализировав эти различия, мы сможем лучше оценить степень подлинной устойчивости нашей конституции, от соблюдения которой зависит вся наша судьба, ибо чем меньше мы от нее отступаем, тем прочнее и надежнее наша свобода, поскольку любое отклонение от нее таит в себе опасность для нашей свободы в прямой зависимости от масштабов этого отклонения. Сначала собственность, а затем, как следствие, и власть перешли в новые руки, точнее говоря, перешли в основном в одни и те же руки, в отличие от норманнской эпохи, когда, как, впрочем, и долгое время спустя, крупнейшими собственниками оставались короли, лорды и церковь, когда сама природа держаний, равно как и огромные размеры владений, позволяла им держать простое сословие в почти полном повиновении и править страной, не принимая это сословие во внимание, а во многих случаях и пренебрегая его согласием или несогласием.

Но о том небрежении, которое поначалу короли, лорды и церковь высказывали общинам, им вскоре пришлось забыть, а то влияние, то значение в соотношении сил, которые не могла общинам обеспечить их собственность, они вскоре приобрели, а точнее сказать, обрели вновь благодаря своей многочисленности, а также в результате событий, которые за этим последовали. Я имею в виду крупные беспорядки в государстве и гражданские войны, в которые ввергли страну непомерное честолюбие монархов, благородного сословия и церкви. В результате этих столкновений простые люди, одни из которых "держали сторону короля, который обещал им свободу от лордов, тогда как другие встали на сторону лордов, обещавших им свободу от короля" (Нат. Бэкон, "Заключение ко второй части исторических и политических размышлений", прим. авт.), оказались, в конце концов, в значительно лучшем положении, чем их принципалы. Случай, сам по себе беспримерный, не имеющий параллелей в истории, ибо всеобщая свобода тем самым оказалась взращенной под сенью сугубо частных притязаний. Затем позднее страна, изнуренная и ввергнутая в нищету затянувшимися войнами Ланкастеров и Йорков, казалось, была рада возможности перевести дух под властью любого устойчивого правления и, пребывая в таком состоянии, предоставила немало преимуществ хитроумию Генриха Седьмого, которые лишь приумножились благодаря жестокости его сына (10).

Несомненно, общины чрезвычайно страдали от алчности папаши, расточительности сынка и от непомерных прерогатив того и другого. Однако страдания общин были преходящими и, можно сказать, прекратились с окончанием правления этих монархов, тогда как страдания благородного сословия и церкви были постоянными и непоправимыми. "Под видом даров и вассального долга король и его совет посадили на привязь все королевство", говорит автор, которого я только что цитировал. Так оно и было. И все же общины ничего не потеряли, но зато приобрели многое. Возросла их зависимость от короны, но уменьшилась зависимость от лордов и церкви.

Однако не только эти путы были порваны — теперь лорды и церковь стали значительно больше зависеть от монарха, чем раньше простое сословие зависело от них. Лорды были обязаны являться при дворе экипированными за свой счет, и порой им приходилось отчуждать свои поместья в пользу короны, чтобы покрыть эти расходы. Земельные владения церкви большей частью конфисковывались и по частям продавались тем, кто мог их купить, по очень низким ценам, а развитие торговли, которая к тому времени стала весьма обширной, превратило простое сословие в покупателей. Так, с одной стороны, расшатывались старые устои собственности и власти, а с другой — закладывались новые. Церковь, ранее всегда пребывавшая на одной чаше весов с лордами, теперь оказывалась частично на чаше простого сословия. Контроль над монархом со стороны парламента не уменьшился, но распределился более равномерно и с большей пользой. Вслед за этой великой переменой демократия столь разумно стала совмещаться с аристократией, что если между ними возникал разлад, они не в силах были посягнуть друг на друга, а если объединялись, то их интересы не могла ущемить монархия.

Совсем по-иному обстояло дело в других странах, где корона сумела взять верх над феодалами и отразить, по крайней мере, до какой-то степени, чудовищные попытки узурпации власти со стороны церкви. Например, во Франции, где удалось сдержать в узде тиранические поползновения папской власти, церковь объединилась с короной, причем возник союз монархии с церковной иерархией, который во многом преуспел. Но если церковь смогла объединиться с короной, то благородное сословие было вынуждено просто-напросто подчиниться; в результате весь вес и богатство церкви сосредоточились на стороне короны, а сила и влияние благородного сословия были им утрачены — их поглотила корона, сделав составной частью всевластия короля; простому же сословию в этой системе правления не оставили ничего иного, как платить налоги да служить в армии. В результате французские короли стали абсолютными монархами, и если в конституции этой страны раньше наличествовала какая-то свобода или видимость ее, то теперь она была полностью уничтожена...