• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

Несколько соображений о самой исходной проблеме ораторского умения. Традиционные руководства по методике красноречия обычно не любят задерживаться на этом этапе. Л между тем, по моим наблюдениям, именно здесь с наибольшей определенностью раскрывается мастерство оратора, его характер, даже качества личности. И, что, быть может, самое важное — его жизненная позиция, система отсчета ценностей, выбор направления, в котором он будет вести свою работу.

Я имею в виду этап формирования замысла публичной речи.

...Умный, обаятельный человек космонавт Виталий Севастьянов, встречи с которым в дни работы станции "Салют-4" мы с вами с таким нетерпением каждый вечер ждали на экранах своих телевизоров, да и сейчас всякое его выступление смотрим и слушаем с огромным интересом,— так вот, перед своим полетом на орбиту Севастьянов дал интервью газете "Неделя". И там среди прочего сказал: "Стержень любой профессии — высокая степень профессионализма. Если ты занимаешься каким-то делом, то должен уметь делать его хорошо".

Как просто и мудро! Я сравниваю "Воспоминания о В. И. Ленине", пишет младшая сестра Мария Ильинична: "У Владимира Ильича с самых детских лет была очень характерная черта: все, за что он ни брался, он выполнял очень хорошо".

...Современному публичному говорению у нас сплошь и рядом недостает именно профессионализма. Сегодня, когда во всех областях нашей жизни ведется борьба за эффективность и качество, это обстоятельство особенно дает себя знать.

Слишком часто на массовую аудиторию выходит — в смысле профессионально-ораторском! — дилетант, любитель, начинашка. Речь сплошь и рядом выносится неосвоенной — сырая, холодная, спотыкающаяся. Невероятно, но факт — это доводилось не раз наблюдать: люди, считающие смертным грехом выпуск бракованной продукции на производстве, те же люди выдают с трибуны словесный брак, нимало этим не смущаясь! Я часто думаю: откуда это неуважение к своей репутации?

То же с обучением. Делается в этом плане действительно очень много: и курсы, и университеты, и библиотеки методической литературы... Но что греха таить, еще маловато самого главного: живого практического опыта и его осмысления. Зато отнюдь не изжиты случаи, когда вместо постановки реальных, наболевших проблем ораторского профессионализма читателю и слушателю преподносят перепевы хрестоматийных истин, а то ведь и прямо образцы провинциального наукообразия.

Как-то по поручению сотрудников правления общества "Знание" мне пришлось давать отзыв на рукопись методической брошюры "Лектор и аудитория", адресованной, по идее, молодым лекторам, нашей боевой смене. Именно их она должна была зажечь, вдохновить, подвигнуть на самоотверженный ораторский труд.

Вот наудачу абзац из этого "зажигательного" сочинения: "Гностические действия аудитории состоят из действий перцептивных, мнемических... и логических. Между лектором и группой слушателей осуществляются социально-коммуникативные действия, без которых невозможно их взаимодействие. В рамках социально-коммуникативных действий выделяются собственно коммуникативные действия... Социально-психологической функцией общения или коммуникации является функция контакта".

Печальный юмор состоит в том, что сказаны здесь в общем-то правильные вещи. Но, клянусь, одного такого абзаца достаточно, чтоб у непосвященного парня или девушки напрочь, на всю оставшуюся жизнь отшибить охоту заниматься такого рода "функцией контакта". Зачем, в самом деле, нормальному человеку разгадывать эти терминологические шарады? Да и как их непосвященному разгадать?..

Я часто думаю, может, в подобных случаях действует курьезная закономерность, открытая, кажется, Бернардом Шоу: "Кто умеет — делает, кто не умеет — учит, как надо делать".

Заметьте утверждение: ораторский профессионализм начинается с отработки замысла. Успех публичного выступления, как впрочем и его неудача, закладываются много раньше выхода на аудиторию — закладываются за письменным столом.

Момент замысла! Очень тонкий, я бы сказал,— интимный момент. Человек в полном смысле слова остается наедине с самим собой. Со стороны и подсказать-то почти невозможно. Творческий процесс вообще полон непредвиденного, а на уровне замысла и подавно... Все зыбко, неопределенно, ускользающе... Озарение приходит совсем не тогда, когда оно необходимо и когда его ждешь...

Но достоверно известно: просчеты в замысле непременно дадут себя знать на всех последующих этапах сооружения и произнесения речи. Думаю так: если не сформирован толковый замысел, ничего не получится, любая самая тщательная работа пойдет насмарку. Нельзя построить мраморный дворец по проекту курятника. Эту истину, азбучную для любого грамотного инженера, приходится снова и снова втолковывать интеллектуалу-оратору.

Как он формируется — замысел современной публичной речи? Из какого материала? На каких побудительный мотивах?

...Когда бываешь за рубежом или встречаешься с приезжими из буржуазных стран здесь, у нас, то очень часто в разговорах с людьми даже вполне лояльно настроенными нет-нет, да и проскальзывает одна мысль. Иногда об этом говорят открыто, чаще набрасывается флер недомолвок... Похоже, рядовой интеллигентный европеец убежден, что в нашем советском обществе (они его называют "тоталитарным") существует якобы некий центральный генератор идей. Точно не известно, где он находится — то ли в центре Москвы, то ли в зоне вечной мерзлоты на большой глубине... Но где-то он, вроде бы, непременно есть. И, конечно же, тянутся от этого генератора секретные провода по всем нашим городам и весям, а мы, советские пропагандисты, как электроутюги, время от времени подключаемся к каким-то только нам ведомым розеткам, чтоб заправиться, что и как надо говорить по тому или другому случаю... Мы смеемся над этой, в сущности, грустной обывательщиной. Смеемся! Потому что мы с вами доросли — а до этого, выяснилось, надо дорасти! — до фундаментальной марксовской мудрости: только верно понятый, искренно воспринятый социальный заказ, осознанная необходимость действия в том или ином направлении — вот настоящий стимул для вспышки вдохновения, для раскрытия личности, таланта, индивидуальности.

С точки зрения грамотного марксиста, замысел в публичной речи подсказан всегда. Подсказан обстоятельствами, чувством долга; подсказан темой собрания, расписанием занятий; подсказан, наконец, кем-то из авторитетных людей, который, спасибо ему, угадал в тебе будущего Цицерона. Замечательный советский график Андрей Гончаров как-то писал в газете "Советская культура": "Выполнение заказа есть высшая форма работы "для себя". Вот — подлинно современное мироощущение мыслящего художника!

Здесь для нас проблемы нет.

Работа оратора на всех этапах четко определяется конечной целевой установкой: зачем? во имя чего?

Но на уровне замысла пытливый ум все-таки нащупывает ситуацию, которая мне лично не кажется выясненной до конца.

Итак — век научно-технической революции, горы информации. Стоит, стало быть, осознать необходимость выступления, не полениться, поднатореть и — будьте любезны,— о чем хочу, о том и стану говорить...

Лет несколько тому назад в отчетах киевской городской организации общества "Знание" промелькнул следующий факт: некая преподавательница в столице Украины на протяжении года выступила с лекциями по 112 темам. Нет, это не 112 лекций, что само по себе — цифра. Это лекции по 112 темам!

Что же, современный оратор — это нечто всеядное, как сказано в одной из пьес А. Корнейчука, "оратель" на все случаи жизни? Или мы с вами, люди, говорящие публично, все-таки нечто иное?

Ленин о талантливых пропагандистах говорил определенно: "Таких людей надо специализировать, занимать их целиком и беречь сугубо".

Значит, специализация. Как все в нашем сложном мире.

Но что это такое, если говорить серьезно,— специализация оратора, специализация интеллектуала? Синоним ограниченности (вот этим я интересуюсь, а сюда не заглядываю, потому как специализация не позволяет...)? Или это шоры, светофильтры, особые очки? Быть может, правы наши критики из буржуазного мира, которые на каждом перекрестке вопят, будто мы своей идейностью насильственно зауживаем человеческий интеллект? Или тут действует принцип старых русских газетчиков, которые полагали: надо знать все о немногом и немногое обо всем? Может, здесь собака зарыта?..

1924 год, заседание по случаю двадцатилетия со дня смерти Антона Павловича Чехова, В Большом театре собирается "вся Москва". В этот вечер даже зал театральный пахнет иначе: добыты из нафталина сюртуки, крахмальные манишки, бабочки. В партере — золотые пенсне, трости с набалдашниками. И такой говорок: "Ну-ну, посмотрим, что эти большевики скажут о нашем Чехове..." Нарком Луначарский является за десять минут до начала. Встревоженный распорядитель вечера встречает его у служебного входа: "Беда, Анатолий Васильевич! Профессор университета, который должен был выступить с докладом, только что свезен в тифозный барак, вечер надо отменять". "Нельзя отменять,— говорит Луначарский.— Впервые после революции собрали московскую интеллигенцию. Отмена чеховского вечера — скандал на всю Европу. Надо хотя бы несколько слов перед концертом!.. Где я могу раздеться?"

Он сбрасывает шубу, некоторое время прохаживается за кулисами, затем, решившись, распахивает занавес, выходит на авансцену и привносит... свою знаменитую двухсполовинойчасовую речь "Чехов и современность". Речь, которая поразила красотой и совершенством изложения, глубиной анализа общественных процессов в стране; речь, блиставшую цитатами на целые страницы из чеховских сочинений, великолепно исполненными; речь, которая вернула России Чехова.

Успех был потрясающий, зал, еще недавно скептично недоверчивый, бесновался от восторга!..

Анатолий Васильевич был натурой артистической, любил такие минуты успеха в аудитории. Взмокший, счастливый, он явился за кулисы. И тут единственный человек, который знал существо дела,— распорядитель вечера, подошел к нему и сказал: "Ну, Анатолий Васильевич, когда вы вышли перед занавесом, я чуть не помер со страху. Но скажите мне, ради бога, когда вы вот здесь, у меня на глазах, за считанные минуты успели так замечательно подготовиться?" Луначарский, говорят, снял пенсне и ответил: "Голубчик, выяснилось, что к этой речи я готовился всю жизнь!" В этом — гвоздь специализации.