• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

Из проповеди идеала родилось, в сущности, все: лекция, школьный урок, родительское поучение, роман, поэма, журналистика... Родился театр...

Театр! Нам, людям, так или иначе задействованным в пропагандистской работе, пора бы перестать стыдливо опускать очи долу при этом слове: мол, к нам оно отношения не имеет. Пора усвоить, что сегодня всякое публичное выступление воспринимается аудиторией, как самый настоящий театр. В высоком, ленинском смысле этого слова: театр не лицедейство, не представленчество, но театр — влияние.

Обычно здесь имеются все компоненты театра: место действия, определенные аксессуары, необходимость расположить себя в пространстве, а стало быть,— режиссура; потребность познать механику воздействия твоего слова в аудитории, приготовить свой аппарат для исполнения речи, а значит — школа...

Видны, разумеется, и существенные отличия. Оратор чаще всего оценивается не столько, как исполнитель, сколько, как автор произведения. В известном смысле для аудитории он всегда оригинален. Более того, у драматического актера бывают роли главные и эпизодические. А у нашего брата-пропагандиста роль одна — единственная, самая важная, самая ответственная, цена которой — вся твоя жизнь. Отличие, впрочем, отнюдь не меняет сути дела: любое публичное выступление сегодня это — театр!

Кто-то остроумно заметил: оратор постоянно играет самого себя.

В этой шутке немалая доля правды. Да, мы выносим на аудиторию образ своего ораторского "Я". Образ, не измалеванный мимолетным гримом, не взятый напрокат в пьесе, а сотворенный всем твоим естеством, воплощенный в плоть и кровь, в поступки и убеждения. Образ живой, достоверный, а потому •— истинный. Но ведь в этой истинности есть определенное перевоплощение, "сделанность" — в хорошем смысле этого слова. Отброшена бытовая мишура, отобраны и мобилизованы лучшие твои качества и черты... Это ведь так естественно: ты вышел на люди, ты на виду!.. Разумеется, ораторское умение "подать себя" — процесс глубоко творческий, тонкий, деликатный. Тут человек одновременно и архитектор, и строитель, и материал, и судья. В каждом отдельном случае оценок успеха публичного выступления приходится, видимо, говорить о вкусе, личной ответственности, чувстве меры...

Но сейчас нам важно осознать: актер и оратор — между этими занятиями нет непроходимой пропасти. И тот и другой преследуют, в сущности, одну и ту же цель — духовное совершенствование общества. И добиваются они этой своей благородной цели практически во многом аналогичными средствами.

Отношения театрального и ораторского искусства я бы определил как плодотворное взаимное обогащение.

Современный театр очень многое не таясь заимствует из ораторского дела. И прежде всего, конечно же, открытую публицистичность, бескомпромиссность позиции, партийность, страсть утверждать добро...

Мы, ораторы, смело берем от театра все лучшее, что добыто тысячелетиями трудного сценического опыта: уважение к мастерству, изобретательность в подаче материала. Берем увлеченность, артистизм, свободную импровизацию, заразительную игру воображения, умение вызвать в зрителе искреннее сопереживание. Берем пластику жеста, мимику, красоту голоса, понимание роли света, костюма, обстановки... И радуемся, когда все это помогает донести мысль, сделать "известную истину возможно более убедительной, возможно легче усвояемой, возможно нагляднее и тверже запечатлеваемой".

Многозначительный факт: в Полтавском педагогическом институте имени В. Г. Короленко стараниями ректора — замечательного ученого и организатора профессора И. А. Зязюна — уже много лет ведутся углубленные исследования возможностей использования театрального опыта в школьном деле. В большом, рассчитанном на четыре учебных года спецкурсе "Основы педагогического мастерства", читаются, например, такие дисциплины: "Основы техники речи", "Дыхание, голос", "Дикция", "Внушение в педагогическом процессе", "Учитель — пропагандист", "Элементы актерского мастерства в педагогической деятельности", "Основы мимической и пантомимической выразительности" и т. п.

"Во всякой агитации,— говорил Луначарский,— должен быть элемент художественности. Чем больше мы художественно захватим нашу публику, тем глубже мы на нее воздействуем".

И наконец, в публичном выступлении пропагандиста всегда присутствует главный компонент театра: зритель, слушатель. Ораторы древности утверждали: "Слово, произнесенное вслух, только наполовину принадлежит тому, кто говорит, а наполовину — тому, кто слушает".

Сегодня приходится с особым вниманием присматриваться к этой старой формуле. Ибо вломилось в нашу жизнь нечто такое, что опрокинуло вверх тормашками многие устоявшиеся представления. К нам в дом пришел телевизор и по-своему вмешался в накатанную веками систему "оратор — аудитория". Суть вовсе не в том, что телевизор, чудо двадцатого века, как предполагалось вначале, убьет кино, задавит театр. Такие прогнозы, как и следовало ожидать, не оправдались.

Проблема в ином. Сколь бы ни были критичными иной раз наши суждения о качестве телевизионных передач, а все-таки в принципе именно голубой экран принес к нам в дом хорошо сделанное слово. Заметьте, не просто грамотное, а хорошо сделанное! Порученное людям, понимающим в этом толк, срежиссированное, отрепетированное, сдобренное музыкой, видеорядом, а теперь — цветом. Миллионы людей привыкли к хорошо сделанному слову!

Выходит нынче лектор на трибуну, а его тотчас неосознанно сопоставляют с тем, что видели по телевизору; сопоставляют, естественно, с образцами отнюдь не самыми худшими.

Мы с вами, что называется, ахнуть не успели, а наши потенциальные слушатели, ежедневно часами просиживая у телеэкранов, уже усвоили совсем новое, чисто телевизионное отношение к увиденному и услышанному.

Что это значит?

Телевизор — это всегда близко, интимно, для узкого круга. Видна и слышна всякая подробность, интонация... Точно такие же требования нынче и к публичному слову в зале. От него ждут доверительности, теплоты; оно должно быть "вкусным", как бы обращенным персонально к каждому из слушателей. Сегодня мы с вами, выходя на аудиторию, уже не имеем морального права проигрывать в сделанности наших речей. Вслушайтесь: это совершенно новое требование, выдвинутое самой жизнью.

И еще. Телевизор оказался очень удобным прибором: не нравится передача — выключил. Но так как меня, говорящего человека, "выключить" обычно не так-то просто — я ведь честно отрабатываю свой хлеб! — то "выключают" себя. Вам не случалось сиживать в переполненных аудиториях, где никто ничего не слышит? Поверьте, это истинная правда: один бывалый киевский лектор, уже немолодой человек, как-то чистосердечно поведал, что однажды, выступая и будучи усталым, он сам... уснул на трибуне! Умолк, всхрапнул тихонько, очнулся... В зале никто ничего не заметил!