Червонным золотом объяты

Края небес.

Проверила: и у закатов

Свой тяжкий крест.

Такой, что и не на караты:

Как у Христа.

Проверила: и у закатов

Свои счета.

Багряная, как накипь века,

Моя щека.

Проверила: и у рассветов

Свои века.

Но и рассветы, и закаты -

Всего лишь я.

Червонным золотом объяты

Мои края.

Рыцарь

Люди… Родство до сердечной колики.

Жало светящейся кровью сохи.

Жаль: проститутки, дворняги и дворники

Вряд ли осилят мои стихи.

Люди… Не "стадо", не "племя дикое"

И не "Помилуй Варраву!" — толпа…

Гвозди из досок врастают гвоздиками

В плоть Соломонового столпа.

Люди… Наигранная расчетливость:

Я же — не доллар, чтоб нравиться всем!

Прошлое, за Воскресенье Прощенное

Выцвело в книжно-сухой Эдем.

Люди — едины.

Детали — побоку.

Вы все поймете.

И я все пойму.

Цезарю — Цезарево.

Богу — Богово.

Слово — народу.

Честь — никому.

Литературный вечер

Е. Евтушенко

Искусство — внерасовое.

У зала — улыбка Штрауса.

Билеты — по разной цене.

Копейки — на самом дне

Кошелька,

А пока

Заходи, у кого есть голод

Поддаваться на этот голос:

Так потрескивает хворостинка

У ночного костра;

Так — по-озорному тихо —

Шепчется детвора

В предвкушении громового: "Урра!.."

Так солнце, — когда в зените.

Так ливень, — когда в саду.

Маэстро Штраус, простите,

Что я в первом ряду,

Где кольца, и шубы, и белые зубы,

И сладкий запах мартини:

Я — не обитатель, я — лазутчик:

Маэстро Штраус, простите!

Но поздно. Ритмы уже подброшены.

Потолком просочилась легкость.

Тает, как луг некошеный, -

Галерка.

Студенту пяти гривен

Достаточно — до Синая.

Жар-птицу свою за гриву

Седлая,

Он скачет куда-то в выси,

В VIP-ложах царит нокаут...

Маэстро Штраус, я Вас не выдам,

Только не умолкайте!

Баллада о моей смерти

Вчера я умерла. Свидетель — Бог.

Часы, смеясь, катили к цифре "девять".

Война мотала срок — пятый срок.

За стенкой смачно матерился деверь.

Там был скандал: делили закрома.

Мой Крестный Путь сравнялся с батей крёстным.

За два часа распятая зима

В упор глядела на Варраву весен.

По рекам улиц плыл универмаг

Верхом на черной, явно драной, кошке.

За два часа воскресшая зима

Пила ручьи, как рыбий жир, по ложке.

Мой перед смертью статус был таков:

Попытка гласной от "женЫ" до "ЖенИ".

Я умерла. Вдова моих стихов

Отринула обряд самосожженья.

Остались солнце, снег и Покрова..

И серый пересвист дворовых горлиц.

С небес на землю падала трава,

Как шарфик, на простуженное горло.

И луч, надрезав лазером кору,

Пустил по венам недозрелый сидр…

Зато теперь я завтра не умру!

Бояться больше нечего.

Спасибо.

22 марта 2009 г.

Вороны

Звенит глубоко.

По-предательски.

Как секс — на первом свидании.

У юного Принца Датского

Украли старушку Данию.

Настолько правдиво — не верится.

Погода, как пешки, — пешая.

Хотелось на ветках повеситься…

Сказали: "Не надо вешаться".

В столп неба готически высится

Столб тополя…

Чье-то: "О, Боже мой!"

У мэра — налог для виселиц:

Сто гривен за шею.

Дешево.

Звонит — далеко.

По-апостольски.

Вороны о клетку клювами

Рифмуют…

Летай. А после мне -

И Небо — не твердь…

Люблю тебя.

***

Свечение седого октября,

Подернутого паволокой сада,

Где на ветвях застывшая заря

Свисает на притихшие ограды.

Сад в золоте блаженных покрывал

Несбыточного ласкового чуда.

И голос бы. И чтобы он сказал:

"Я был. Я есмь. Я не уйду. Я буду".

Справка

Я — Поэт. У меня есть права

Ход вершить по-детски мелких судеб.

Вот скажу траве: "Давай, трава!" -

И ромашки дорастут до сути…

Я — Поэт. Я — Богочеловек.

Или Человекобог, не знаю…

Скрашивая полосатость вех,

По шесту пути восходит знамя.

С виду тоненькая кисея —

Веточка ее стального нерва…

Блажь и боль — мое второе "Я" —

Ни на йоту не уступит, стерва!

Клюв о клюв: как ворон и журавль.

Поцелуй удара… Злое стихо…

Я — Поэт. И у меня нет прав.

Ни на что. Понятно. Хватит. Тихо!

Дворники

Двор — обескровленный, весенний…

В солнце размотан шарф.

Пара собак на одном сене

Воют на брудершафт.

Жизнь — скалолазка. Скалорезка.

Рельсы — и бензовоз.

"Без обязательств" — звучит веско.

Как затвердевший воск.

Все пролетарии — вельможи,

Как их не обзови.

Боже, а что мы вообще можем

"Типа" ради Любви?

Розовый аист… Мечта-сущность…

Выводок двух поэм.

Слава — несомым.

Слова — несущим.

Мама на букву "М"…

Черные булочки… Есенин…

Бар. Крепостной барон.

Дом — окровавленный, осенний

Двор свой переборол…

Мой Пастернак

Да, это была я.

Ботаник из-под кустов герани…

Это я изучала в Марбурге

Пуффендорфа и Канта.

Не прошла сквозь пули и кабаки.

Никогда не была ранена.

И жила спокойно…

Даже слишком спокойно как-то.

Прорывалась только в Поэзию.

И то — не до конца,

Оставляя черный пробел

Для белого слова "отвага"…

И ждала, ждала, ждала, не отводя лица,

Своего живого Поэта —

Юрия Живаго.

Моя комната задыхалась,

Как немецкая камера с газом…

Ну, простите меня, простите,

Что росла я не от сохи!

Философия — высочайший градус оргазма:

Я даже во время секса

Умудрялась писать стихи.

Над готическим городом небо —

Низкое-низкое…

Мой Станислав бандеровский

Ощерил древнюю пасть…

Слишком много людей вокруг,

Пионеров и коммунисток:

Не дают, как следует, выспаться

И куда не надо, упасть.

Поэтому я взлетаю.

Как чайки над Коктебелем.

А, может быть, ну ее, эту

Романтику чертову вообще?!

Да, это была я.

Гроб из-под колыбели.

Плоскогрудая манекенщица:

Красавица и Кощей.

Может быть, потому

Я стесняюсь читать на студиях.

До сих пор стесняюсь, не верите?!

Невестка в дому свекрови…

Да, это была я.

Антибиотик на тумбочке.

И в окне — картонное дерево…

И крик чайкиной крови.

Моя комната

Мир, как мор, — большой манюсенький "клаптик"…

Изумленный в оба моря Жюль Верн.

Синий Ангел на ухватистых лапках:

Благовещение в стиле "модерн".

Полки, палки в колесе… Плюс Марина,

Плюс Бердяев… Смачно новый диван.

Отражение Четвертого Рима

В окнах… Старые кульки "Видиван".

Дни недели умножаются: семь на

Сколько хочешь… Полберезы и клен.

Я в себя зароюсь — страстно, как в сено,

И, естественно, убью телефон.

Медитируют майанские маги —

Мысли…

В худеньком углу — Покрова…

Religare…

На осколках бумаги,

Как Евангелия, всходят слова…

Мелодия 9 марта

Стынут села… Цветет зола…

Поле густо кровавит злаками…

Лебедь пал на колокола:

Бронза дрогнула — и заплакала.

Бог… Ответственность за людей.

Обломались виски о каверзу.

Уголь в лебедя врос… Злодей

В небо вешнее пьет и кается.

Марту-Моцарту — все равно,

Что в метро не по гривне ландыши;

Дети бегают по кино,

Как ладони мои — по клавишам.

Все по маслу: века, венки…

День рожденья Шевченко… Выскочки…

Будда в сто тридцать три руки…

Я — не Будда: меня не "вистачить".

Брод… Языческий бред ворон.

Вброд по трупам бредем — так узко и…

Апокалипсис. Дубль второй.

Муза сдохла.

Маэстро, Музыку!

Алкоголь

Памяти Володи Высоцкого

Глаза горя — ангельски кротки.

И чертовски ясны.

Пришла с работы. Принесла водки.

Водки и ветчины.

Стопками карточный домик клея,

Заливала белые швы…

И бежала, бежала, бежала аллеей

От Пасхи — до Покровы.

Тошнота ямбов подперла к горлу

(Скажут потом: "Стихи!").

Детски правдивы — глаза горя.

Старчески тихи.

В раны Христа умерла Сивилла...

"Milka" — на молоке с Альп…

Могла бы — себя бы в окно разбила:

Бутылочкой на асфальт.

Напрасно… В застенчивой позе Пилата

Стоять — и тупо смотреть

На могилу солдата…

Распускаются латы.

Пришла…и ушла

Смерть.

Предгрозье

Бирюзово душе. Березово…

Днепр бродит вослед за льдинами…

Грозы древние бредят грезами,

На слова не переводимыми.

В снах — студеное целомудрие…

Дождевая тоска по зернышку.

Март спивает из рук, как Муромец,

Силу млечную ,черноземную.

Богатырскую, Богоносную —

Ту, что издавна… Ту, что сызнова…

Обломавшись о переносицу,

Небо на купола рассыпалось.

В даль — творожную, белоснежную,

Чернокнижную, сине-спелую…

Грозно… Это предгрозье Нежности…

Не грози мне!

А то, я сделаю…

Анна Австрийская

Близь — подснежниковая, узкая…

Заяц мартовский ждет Алису…

Капли падают, как нерусские,

В раскаленную глотку лиса.

Тупо — не до стихов. Приехали.

Вся романтика Нотрдама —

Октябрятам… Сквозь ребра Евины

Прорастают слова Адама.

Нерифмованные, невеские…

Справа — жестом креста — налево.

На балу тарахтит подвесками

Страшно верная королева.

Бобик сдох, как вчерашний замысел.

Стрелки — злобны и равномерны.

Дремлют будды в кувшинках заводей…

Мне пост-празднично. Постмодерно.

Как анафема, — медитация.

Страсть в английском обличье гнома…

Остается одно: расстаться и

Снова встретиться…

Слышишь?

Снова!

Цитатник

Кровит… А продохнуть — нет сил

(Нет — даже на стихи и сны).

Дождь на полях снега косил

И падал в обморок весны.

Любовь, как дура-детвора,

В подъездах жалась, по кино…

"Кричали женщины "Ура!"

И клали чепчики на дно.

Есть разновидность у мечты

Вне всяких ярлыков и ниш…

"Корнет, вы женщина?! А ты,

Поручик, женщине звонишь?!"

И права не было на блат.

И ложь точила свой алмаз.

И шепотком чужих цитат

Вопила Истина о нас.

Украинская

Вечер тихий, как народная баллада…

Пахнут свадьбой и разлукой тополя…

Рассыпаются ладошками у Лада

По планете златогривые поля.

Звезды пляшут с четкой томностью царевен.

На Днепре стоит паркетная вода…

Незлобиво улыбается Каренин

В уходящие на Север поезда.

Спозаранку двор выгуливает колли.

Звон — за пазухой у Спаса-на-крови…

"Сіла птаха білокрила на тополю"…

И под ней сломалась веточка любви.