... На Главную |
Золотой Век 2008, №4 (10). Валерий Мучкин МИХАЛЬ. Посвящается моему любимому и уважаемому тестю Дубинчуку Михаилу Остаповичу. |
На краю села, у дороги, — маленькая, уютная сельская хата. Вокруг, раскинув ветви, шумит сад. Яблони, вишни, сливы, груши приютили птичий народ среди веток. Слышатся трели соловья. Прямо перед домом уютно расположился небольшой цветочный палисадник. Подсолнухи, чернобривцы, хризантемы и розы ласкают взгляд. Среди яблонь расположилась бревенчатая беседка, покрытая ондулином. Покой, тишь и благодать. Райское местечко. На веранде дома открылась дверь и вышел коренастый старичок. Лицо его все в морщинах. На старичке майка и шорты. Встав на пороге, он взглянул на цыплят за оградою и что-то произнес. Спустился с крыльца к собаке, при виде хозяина благодарно вильнувшей хвостом. Похвалив пса за чисто вылизанную миску, старик заглянул в хлев, из которого вылетела ласточка и свечой ушла высоко в небо, на котором ни облачка. «Наверное, птенцам еду искать полетела…» — подумал старик… «Ну что ребята? Поели? Молодцы!» — наклонился старик к клетям кроликов. Те, будто поняв его, подняли уши. Подкинув им по ветке дуба и полыни, он, вышел во двор. Там встретил петуха, важно расхаживающего посреди куриного народа. Как истинный хозяин положения, пригрозил ему попаданием в суп, если тот будет плохо исполнять свои обязанности. Петух, проворчав что-то на своем петушином языке, увел своих подруг с глаз долой, подальше от греха. Несмотря на свои восемьдесят восемь, старик еще полон энтузиазма и в его глазах мелькают шаловливые искорки, свойственные детям. Пройдясь по хозяйству, старик зашел в дом и начал готовить завтрак, который он уже явно заработал. Несмотря на кажущийся беспорядок, в доме все на своих местах, — хозяин точно знает, что где лежит. Привыкнув к размеренному распорядку своей одинокой жизни, он все делает неторопливо, но тщательно. С самого утра — часов в семь, если не раньше, он пьет чай, смакуя солидный кусок батона с намазанным на него толстым слоем масла. Полдничает салатом из тертых огурцов и капусты, щедро политым подсолнечным маслом, привыкнув к нему с тех времен, когда своих зубов уже не было, а искусственную челюсть он еще не вставил. А к обеду на плите дойдет-доварится суп. Аромат его уже разошелся по всему дому, приглашая к столу. По оценке внука Ивана такой чудесный суп не получался даже у его матери. За едой старик перебирал в памяти свои воспоминания. Жизнь фактически прожита, но жалеть ни о чем. Вспоминал мать и отца, а чаще всего в памяти обращался к своей Ольке — жене. Золотое было время. С ней он нажил девятерых детей. Вот уже почти 25 лет, как ее нет. Первые годы после ее смерти были тяжелые. Если бы не поддержка семьи и не фронтовая закалка, не выдержал бы… Дети уже давно взрослые, — у них свои семьи. Да и далеко они. Надя и Наташа в Белоруссии живут. Вася в Луцке — слава Богу, дом купил. Вера в своем Кривом Рогу осела, Валя в Киеве. Толя прижился в Житомире. Хорошо, что хоть Петро в Холосном осел. Николай. Николай хоть и рядом и всем хорош, но… О нем не хотелось думать. Да… Если все соберутся, будет большая компания. Жалко, что Вова ушел так рано. Но что поделаешь. Такова жизнь… Конечно, его не забывают, приезжают и помогают, но не то это. Не то… У них, у всех, своя жизнь: дети, работа, заботы… А он, старик, доживает… Кости болят с каждым днем сильней. Да и раненая нога все больше напоминает о себе. Но ничего. Возраст. Положено, чтобы болело, — иронизировал он. А хороша была жизнь. Хорошо ему было с Олькой. Хоть и трудно иногда. Порой очень трудно, но хорошо — все время вместе были. Эх, тряхнуть бы стариной, да спеть бы опять про мальчишечку в красной рубашоночке, красивенькой такой!.. *** Перепуганная мать, попутно ругая мужа за чрезмерную черствость к ребенку, звала: — Миша! Миша! Ты где? Серьезная женщина Степанида и редко когда от нее можно ласковое слово услышать, а вот и она не на шутку испугалась — где же ее Миша. Такой смышленый и умненький у нее Миша. У него такие выразительные и добрые глаза. Он такой любознательный и поэтому ему часто доставалось от отца на орехи. Она же не виновата, что все время по хозяйству занята и нет у нее времени на ласковые слова для детей. Даже для Миши, которого она так любит, но своих чувств никак не выказывает. Пятерых детей нажила она с Остапом. Кажется, все хорошо да ладно, а вот нет тех теплых отношений, о которых так мечталось в молодости. Много забот, много. Вот и новые власти много чего разрешили, но ведь и дерут по три шкуры. Ох, как это на селе чувствуется. Жизнь тяжела не на шутку. А у Остапа тот еще характер. Пришли уполномоченные и сказали, что нужно вступать в колхоз. А он? Нет, чтобы самому поговорить с ними, сбежал куда-то. Степаниде сказал, что ноги его в колхозе не будет. И что теперь, ей с уполномоченными разговаривать?.. А ему-то хоть бы что… Побродил где-то под Багном и вернулся. И вот грозится вообще уйти с дома. А ей, Степаниде, пришлось решать выставлять магарычи, договариваться с местными властями. Ох, Мишка… Ох, розбышака малой... Носится целыми днями неизвестно где, только и услышишь о нем, когда шкоду какую задаст… А то пристанет с вопросом таким, что и отвечать то что не знаешь… И все ему интересно… Все в хозяйстве на учете, а он — бутылку разбил. И зачем он ее вообще брал, ту бутылку… А бутылка редкая, декоративная… Остап ее из Житомира привез… Ох, осерчает не на шутку, три шкуры сдерет с мальчишки. Где же он запропастился, паразит? Сама отодрала бы его, а жалко… *** Миша, испугавшись гнева батьки, забрался на самый верх вяза и, удобно устроившись среди его ветвей, уснул. Проснулся он от голосов матери и отца, звавших его. Не сразу понял, где находится. Справа между ветвей дерева просвечивала луна. Небо раскинуло роскошный шатер ярких звезд. Теплый летний ветер мягко покачивал ветки вяза, нашептывая на ухо что-то ласково-неразборчивое. Миша выглянул из своего укрытия и увидел своих родителей, видимо, очень переживающих его отсутствие. Они то сходились на дворе, то снова расходились в разные стороны в поисках пропавшего сына. И Миша с удивлением осознал, насколько его, сильные и уверенные в жизни родители, могут быть маленькими и беззащитными. Ему стало стыдно. Тихо раздвинув ветки вяза, Миша осторожно спустился на землю и прошел в дом. В доме — тишина. Старшие братья засели на печи, сестры без привычных девичьих восклицаний тихо возились по хозяйству. Мишка забрался на печку к братьям и затаился. Ох, и будет ему от отца доброю лозиною. Скрипнула входная дверь. Вошел отец. Остап был очень сильным человеком, коренастым и крепко сбитым, словно выточенный из доброго дуба древний лесной дух. Ох, и своенравным он был. Дисциплина в доме была военной. Нельзя было и подумать даже чтобы что-то не исполнить вовремя. Миша готовился с духом к приличной порке, но в этот раз, как ни странно, — обошлось. Отец, увидев его в хате, ничего не сказал, постоял немного и вышел во двор. Мать, как ни в чем не бывало, вернулась к хозяйству. Его даже не поругали. И наутро все как обычно занялись своими делами, не вспомая его выбрыка. *** Как давно это было. Когда был маленьким, мечтал, что когда-нибудь посадит и вырастит большой сад, в котором будет много яблок, груш, слив и разных других плодов и ягод… Сейчас вот сад есть, и в саду полным-полно, да никому это сад не нужен — разъехались все... Да и он сам, так ли уж и нужен… Заждались его. Как скучно без Ольки! Время неумолимо, да и политика у стариков у всех одинаковая: «Надо когда-то умирать». А может, забыли его в этом мире… Может правду говорит Валерик, что после восьмидесяти лет повырастают новые зубы и все пойдет на лад? Дай Бог! |
2008 |