На окраине города…

На окраине города все перепутал туман,

бесконечная свалка похожа немного на сюр

Если есть вдохновение — что ж ты, художник? — рисуй

параллельные линии ржавых измученных шпал...

Сероватые тени тоски под глазницами снов

не исправит любой, даже самый продуманный грим

И чужим голосам легче крикнуть "Давай помолчим!",

вжившись в роли статистов на редкость немого кино.

Здесь не ты, и не я — правит бал повседневная ложь,

чье предплечье и грудь увенчали собою кресты

Здесь разорванной в клочья бумаге подарят мечты

страх горящего пламени и ритуальную дрожь.

Белокож и смешон, отступая пошагово в смерть,

виртуальный шаман, отхлебнувший из кубка тоски...

Не найти ни конца, ни начала у вечной реки —

только звон колокольчиков в кем-то закрытую дверь

слишком громок, с безудержной силой врываясь вовнутрь,

и окраина города рвется по тоненьким швам,

не умея вместить ни желания, и ни слова —

растворившись в тумане отсчитанных долгих минут...

Vision

Утро бессонницы. Сизая дымка асфальта.

Взгляды привычно стремятся в заброшенный угол,

из геометрии линий состряпав несложное сальто;

Брошенный веер безветрия жадного юга —

только игрушка.

В песочницах новые дети

пересчитают количество сломанных замков

от беспричинности слез до начала взросленья

…сны путешествуют чаще под сводами арок,

нежели новый маршрут примеряют на крылья…

В разноголосице уличной тонут клаксоны;

Город, заполнив морщины рассыпчатой пылью,

не понимает значенья упавшего солнца

бликом на купол...

Медлительный звон колокольный

чьи-то грехи полирует до яркого блеска.

…Сорванный с неба, колышется смех незнакомый

огненным шариком, где-то у самого сердца.

Невидимый

Невидимый, на острие тоски

как бусины, нанизываешь буквы,

и сумерки так медленно и скупо

вползают, от поверхности реки

вдруг отделившись.

Это только ночь…

О чем же ты молчишь, мой черный лекарь?

и ветер, заходясь холодным смехом,

рисует едва видимую дрожь

деревьев и домов.

Здесь не найти

мне падающий снег на крышах улиц

сплошных дождей;

их нити, что свернулись

в один клубок — напоминают мир

застывших снов под пепельною кожей

(не понятый и непонятный знак)

Каскадом капель бьется жизнь в висках —

морзянка лет,

до странности похожих.

Невидимый, ласкает тишину,

соединяя буквы легким всплеском

на острие тоски,

мой черный лекарь,

из одиночества соорудивший кнут…

Так долог дождь

Так долог дождь…

И мелодичный звук

болтающих между собою капель

немую тишину прервет некстати…

И листья виноградные, вздохнув,

уже готовы рифмовать любовь

с прохладой жадного полу-прикосновенья

воды небесной…

Медленные тени

скользят над свежевымытой рекой.

Так долог дождь…

И сутолока дня,

принесенная в дом случайным гостем,

становится застольем,

или просто

желанием хоть что-то поменять —

в порядке слов, наряде и свечах

(чей огонек спит в отсыревших спичках)

И ближе к полночи немного непривычно

еще кого-то в комнате встречать…

Так долог дождь…

Знакомый и ничей,

рассеянно стучит о подоконник.

И капли с равнодушным всплеском тонут

в зеркальном отражении ночей…