|
|
Радуйся
Бывает сурово и жестко -
никто никому ни к чему.
Но вдруг представляешь подмостки -
болоту взамен твоему
мерещится дивная драма,
где замысел вышний во всем.
В кюветах, канавах и ямах.
В пути, что к чертям занесен
снегами почти непролазно
и в людях на этом пути...
В ранениях сердца заразных,
которым нельзя зарасти...
Но радуйся - это красиво -
вот так, ни за что отгребать.
(Здесь цедит последние силы
плебейская тощая рать
твоих черепных тараканов).
Но радуйся - тайное дно
не манит к себе бесталанных.
Лишь тех, кому явно дано
умение чувствовать руку,
что дергает нити и бьет,
и в степень возводит разлуку,
и боль обращает в полет.
И ходишь помеченный знаньем,
что пьесу живешь неспроста.
(Носить это знанье, как знамя -
не книжку тебе пролистать)
Особая мудрость терпенья
похожа на самообман.
Но правда выходит из тени,
актеры идут по домам...
И в режущей яркости света
глубиннее виден провал
отсутствия замысла в этом
сюжете, где ты проживал.
Время оконных зайчиков
Cто сказок, мой цветик аленький,
и каждая - позади.
Так славно живётся маленьким -
ты вечен и невредим.
И солнце играет листьями,
и жарко жужжит пчела.
Но завтра ты будешь выселен
из мира, где жил вчера.
Веранды пустеют медленно,
качели скрипят в саду.
Мой циник, ребенок въедливый,
они от тебя уйдут -
огромные вещи вечности:
ступени, стволы, столы.
Ты вырастешь незамеченным,
как взятка из-под полы.
И время оконных зайчиков
тебя не возьмёт с собой.
Умрут на земле воланчики
сокрыты большой травой.
Сто истин, мой цветик миленький,
и в каждой гнездится ложь.
И всё, что мечтал ты - лирика.
а всё, что хотел - не трожь.
Ты мелочь в копилке данного.
Ты смертный среди смертей.
Так трудно живётся заново -
сто крыльев - да все не те...
Идеолог января
Он идеолог января,
Певец обыденных событий.
Служитель чая, словаря,
Вещей придуманных правитель.
С ним в узкой комнате живут
Зима и драные обои,
И старый красный абажур
И мышь - особенно зимою
Она особенно слышна.
И тьмой проглоченные годы
Стоят какого-то рожна,
Как снежный ком у небосвода.
И всё вихрятся за строкой
Рассветы пыльных захолустий,
Где кто-то говорил - постой!
Осознавая, что отпустит:
Где уползали поезда,
Как змеи, с места поединка.
И слово за слово вязать
Он принимался по старинке,
Когда виднелись вдалеке
Последней зоркости пределы -
Перрон, туман и манекен
Любви, расплывчатый и белый.
И зажигалась не звезда,
А только скромная лампада.
И в неоткрытые места
Он ехал, ехал, будто падал
В хрустящий снег, в слепящий день,
В круговорот себя в природе.
И шла коса не на кремень,
А так легко, по маслу вроде.
И он, предатель, предавал
Бумаге сны, касанья, блики,
Туман, бессмертие, вокзал,
Мандраж, багаж свой невеликий...
Пока на кухне не запел
Блестящий чайник на конфорке.
И кукушонок в скорлупе
Не шевельнулся дальнозоркий.
Зингер
часы стоят, а жизнь идет.
в часах исчерпаны песчинки.
стрекочет черный птица зингер.
всему грядет переворот.
бултых - и время потекло
из дырки в небе на барханы.
на платье - рюши и воланы,
на сердце - страшно и светло.
и вот опять песок шуршит,
поет машинка о хорошем.
и мнится, что любую ношу...
и что рукою до вершин...
а ты, соловушка, не пой -
у нас своя сложилась песня.
мы дружим нежно и телесно,
наш мир песочно-островной -
за дверью - мрака полынья.
а в доме зингер кушать просит.
часы сказали - будет осень,
а скоро ли - не говорят.
еще один переворот...
назавтра бал. готово платье.
все хорошо, когда не знать бы,
что жизнь идет и вся пройдет...
Зимняя колыбельная
Тем, что плохо заметно вблизи,
Расстояние вдруг огорошит.
Поднимается дымка низин,
Начинается сон нехороший.
Навсегда наступает зима,
В рукава холодком заползая.
А слова не положишь в карман.
И особенно эти - "не знаю"...
В тишине заскрипит карусель,
И поскачет зверинец по кругу.
И сойдут и лавина, и сель,
И наутро поднимутся вьюгой.
И на белом пространстве души
Не останется точек опоры:
Ничего невозможно решить,
Да и не было в сущности спора.
Но идущему вдаль кораблю
Берег видится тоньше и резче.
Потому не виню, а люблю.
Это, знаешь ли, разные вещи.
Поделка
Яблоки пахнут дождливо и сладко.
Солнце кончается после обеда.
Рыжая осень - хромая лошадка -
Больше на ней никуда не поедут.
Некуда ехать и это надолго.
Старая сказка любили-убили,
В сторону леса глядящая волком...
Это поделка высокого штиля.
Это шкатулка с пружинкой зажатой.
Спят молоточки, молчат колокольцы.
Тронь её только - потянется шатко
Тактами песня разматывать кольца.
Скрипнет - очнётся туманное эхо,
Кровь зашумит горячо и тревожно,
Зимняя белка с серебряным мехом
Вскачь в колесе понесётся и может
Быть добежит до последнего звука -
Капли завода, медлительной точки...
Сколько ты счастье своё ни аукай,
Если оно отозваться не хочет -
Гиблое дело: Обломаны ветки
Тяжестью осени и урожая:
...и отзывается, в общем, нередко...
только всегда ему что-то мешает...
Сказки Изумрудного моря
1.
Шорох, сполох, запах гари.
Чёрный жертвенник мангала.
Вот и ночь наколдовали,
и она почти настала.
Гуще темень в дебрях парка.
Вдоль покинутых базаров
то ли гнилью пахнет жалко,
то ли сладостью нектара.
Утром здесь звучит и хлещет
жизнь, простая и чужая.
С темнотою грязь и вещи
остаются. Обнажают.
Посмотри: она - такая.
Будет осень. все уедут.
Муравейник, погибая,
не сдаётся муравьеду.
Остаются стены. остов.
перепонки, переходы.
лужи. мусора короста.
У природы нет погоды
проще времени исхода -
чемоданы, чебуреки.
...зябкий вечер пахнет йодом...
Вот и вышли человеки...
2.
Есть острый воздух перемен,
когда не всё на нюх знакомо...
На тёмной палубе парома,
почти ещё не давшей крен,
ноздрями тянет время зверь.
Не там, не здесь - посередине -
в пути, как будто в паутине.
Семь раз проверь, один поверь.
А лучше... нет, не верь совсем.
Никак. ни разу. ни на йоту.
Нельзя довериться животным
инстинктам. Биться в колесе...
Благословен сизифов труд,
блажен, кто бьётся до могилы.
С отвагой льва, умом страшилы,
с горбом иных своих причуд.
Ты с ними или против них?
Есть затхлый воздух комнат тесных.
Где жить опять неинтересно,
где ветер скрючился и стих,
как зверь, что насмерть не убит.
С глазами загнанной кобылы.
И где же тот, кто пристрелил бы...
bang-bang и баста - isn't it?
3.
не ешь меня - сломаешь зуб,
что на меня давно имела.
я парень-промах, я акела,
железный стойкий лесоруб.
не ешь меня, моя лямур.
бери что хошь и ехай с миром.
ни царь в башке, ни честь мундира,
ни благосклонность разных дур
меня теперь не сберегут.
скорлупка суши в океане
сегодня-завтра - хрусь - и канет.
несправедлив, как всякий суд,
и мой финал. я заржавел.
топор, маслёнка, лязг металла.
ты от меня навек устала,
и сам я вышел за предел.
я говорил себе - рубай,
покуда рубится в охотку.
не жарь меня на сковородке.
мне без того везде не рай -
никто из нас ни на коне,
ни в райских кущах обнаружен.
с тех пор, как я тебе не нужен,
а ты мне тоже и вдвойне.
Лучшее
Лёгкая штора - цветочки на зелени.
Тополь кипит, устилая обочины.
[лучшее было напрасно засеяно -
не прорастало на почве испорченной]
Школа. Каштаны. Закрытие дачного.
Дети, сегодня мы учим деление.
[позже открылось - делить однозначное -
главное в жизни моей неумение]
Зимние сумерки искрами под ноги.
Шарик грядущего, пахнущий ёлкою.
[вот и нагрянуло. тёмные хроники
меж амбразурою и кофемолкою]
Таянье снега. Броженье предчувствия.
Облако в луже. Уроки не учены.
[ложе подснежников было прокрустовым -
в нём отсекались возможности лучшего]
|
|
