|
|
В КАФЕ
Я понимаю Вашу озабоченность
И даже, где-то глубоко, ценю
Стремленье Ваше скрасить одиночество
И чуть поглубже изучить меню
С единственной в кафе приятной дамочкой,
Не занятой беседою ни с кем!
Картинки на стене в веселых рамочках,
Шансончик, чашка кофе, нет проблем...
Да Вы здесь в первый раз! И многоточие...
Что ж, каждый ищет то, что потерял!
А то б Вы знали, как иные-прочие,
Что я — неблагодарный матерьял,
Что ограничен временнОю таксою
И отдых для меня здесь, и уют.
Что кофе здесь не более чем так себе,
Но хорошо, что быстро подают!
Что мой секрет — и издавна, и надолго —
Не знают ни коллеги, ни семья:
Я так дорогу с каторги на каторгу
Делю на два этапа для себя.
ПАРАНОЙЯ №2
Наступает эпоха предзимья. А перед зимой
Только то и отрадно, что рано темнеет. И снова
Я люблю возвращаться. Люблю возвращаться домой.
Обязательно затемно. Затемно — это основа,
Это время моей беспощадной и тайной войны
С темнотой коридора за право найти выключатель.
Загорается свет, будто символ прощенной вины,
Начинается чистка ботинок… Но стоит начать и
Мне приходит на ум, будто счастлив, кто глуп и кто слеп.
Для меня же не выйти на связь — недоступное благо.
Я вхожу в эту грязь — добывать ежедневный свой хлеб.
И боюсь заблудиться, поскольку, увы, не бродяга…
И истрачена ночь.. И не жалко. И ладно. И пусть.
Наступает эпоха предзимья и так ли, иначе ль —
Будет короток день, суетлив, неопрятен и пуст.
И, конечно, конечен. И лишь для того предназначен,
Чтобы выключить свет и внутри затаиться и ждать
Продолженья войны, как сплетения правды и сплетни.
Я люблю возвращаться домой. Я люблю побеждать.
Потому что моё поражение будет последним.
***
Я, конечно, устала. И я, разумеется, вру.
В ожидании снега, как бог — в ожидании жертвы,
Я играю в игру. Я всего лишь играю в игру:
Будто гибельна грязь на пока еще сменных манжетах.
И ХЛЫНУЛА ОСЕНЬ
Так зло и надсадно залаяли псы.
Взлетела тревога над домом, над садом.
«Не надо, не надо» — шептали часы,
А сердце в осаде тоски и досады
Всей кровью моею рвалось из груди,
Из темного страха на волю, на волю,
Как будто еще голубые дожди
Свинцово грозили мне будущей болью
Разбитых дорог, развороченных рвов;
В ознобе бессонниц черствеющим хлебом...
И вырвалось сердце, и ринулась кровь.
И хлынула осень не горлом, а небом.
ОТМИРАЮТ МОИ КОРНЕВИЩА...
Отмирают мои корневища,
Легкомыслия вянет листва.
Это почва берет свою пищу.
Это осень вступает в права.
Вот и зов улетающей стаи
Удивился, простился, затих...
Остаюсь я и в землю врастаю
Ради малых побегов своих.
ИДЕАЛЬНОЕ ЛЕТО
Да нет, не намеренно, просто случайно
Мне снилось мое идеальное лето.
Оно, как глоток, начиналось из чайной,
Из розовой чашки рассвета.
Оно надевалось как легкое платье,
И красило в парке столбы и скамейки,
А солнце, исполненное благодати,
Совсем как паломник из Мекки,
Так плавно себя уносило на запад,
И птицы зачем-то туда же летели.
И в воздухе краски растрепанный запах
Метался мотком канители,
Бросался навстречу, шел рядом и следом,
Туда, где его презирая угрозы,
На маленьком столике после обеда
Сорили созревшие розы.
И город дремотный, повернутый в профиль,
Смотрел в никуда, но как будто — куда-то,
Пока ему ночь подавали, как кофе,
В оранжевой чашке заката.
И вылилось лето до капли, как ливень,
И кончилось, и перестало мне сниться.
А сон из теней и расплывшихся линий
Все длится, и длится, и длится…
В ЧЕРТЕ ОСЕДЛОСТИ
Следи за кранами, туши
Свои окурки, мой посуду...
В черте оседлости души
Над всем господствует рассудок.
Он в роли каменной стены
Замуровал и вход, и выход.
И спит душа. Но видя сны,
Она своих не помнит выгод.
Ей мило все: считать гроши,
Болеть и гибнуть бесшабашно...
В черте оседлости души
Не страшно спать. Проснуться страшно.
ИДИ
Уходишь. Я не провожаю.
Ты будто пьян, а я больна.
В предчувствии неурожая
Не стоит тратить семена.
Деревья жадные ладони
Продели в узость рукавов —
Иди. Ты знаешь ли — в поклоне
Мне находиться каково?
Когда в глазницах одичали,
Почуяв свой последний свет,
Два черных мотылька печали,
И рвутся полететь вослед
За светом, а напиться крови.
Да ею ль — черное марать?
Иди. А жертвенной корове —
Любви — за всех нас умирать.
ОТТЕПЕЛЬ
Просто, или взаймы
Кто-то в маске из календаря
Отдал время зимы
Недоношенной, хилой весне...
Я живу лишь во сне.
Просыпаясь на время и зря,
Засыпаю опять,
Будто падаю в снег,
Чистый, праздничный снег января...
Нелюбовь и нужда
Грубо будят меня по утрам.
Подают мне наждак —
Утереться от каменных слез.
Как-то слишком всерьез
Каплет жизнь через сломанный кран.
И кончается грант
На леченье заноз
И никем не нанесенных ран...
Теснота башмаков
Беспощадна не только к ногам.
В монотонности гамм
Дышит блюз истекающих лет...
Разорюсь на билет
И уеду куда-то к снегам.
Чтобы в книге любви
Человеческий след
Вновь учиться читать по слогам.
ЖУРАВЛИК УМАНИЛ МОЮ СИНИЦУ...
Журавлик уманил мою синицу
Куда-то за далекие моря,
А жизнь живется, стало быть, бодриться
Пристало на виду у декабря...
И нужно уживаться с воробьями,
Их языком озвучивая сны.
Следя за воробьиными боями,
Немного отвлекаться от войны,
В которой мне не схоронить убитых
Намедни: и опять в строю с утра
И нелюбовь, родня моей обиды,
И преданность, прощения сестра.
ПОЗДНЯЯ ОСЕНЬ
Это всего лишь короткие дни,
Длинные ночи... Глубокая осень.
Чаще гляжу на часы, а они
Кажется, врут потихоньку... Несносен,
Невыносим этот явный ущерб
Времени дела из дня светового.
И освещение наших пещер
Так суррогатно и так бестолково.
Так утомителен перерасчет —
Жизнь посезонно меняет устои —
Размежеванье «уже» и «еще»
Труд бесконечный, а дело пустое.
Но для того, кто душой — арестант,
Время тоски половинит работа.
Пей электричества кофе-инстант,
Так и дотянем до солнцеворота.
НЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ОСЕНЬ
Не люблю тебя, осень. Я зябну, грущу и болею,
Потому что ты всюду и, кажется, что навсегда.
Каждый раз, проходя по безлюдной кленовой аллее,
Я тебя не люблю. А навстречу идут холода.
Мерзнут клены мои — неразумные, бедные братья.
Тянут руки к огню и пока не боятся огня.
Как мне их уберечь? Сколько листьев смогу подобрать я —
И сама, будто лист. Подберет ли хоть кто-то меня?
Не люблю тебя, осень! Мне кажется, я пропадаю,
Растворяюсь в тоске и от этого страха бегу
По опавшей листве, а она, мне к ногам припадая,
Умоляет о чем-то, а я ничего не могу.
|
|
